— Положи, — машинально подал я тарелку. — Ох я старый дурак! Лучше я тебе…

— Расслабься, — махнула рукой Портнова. — Кушай, детка, песенку спою.

— Так ты еще и поешь?

— Пела. Теперь — исключительно в подпитии… Химический романс «Растворю я окно». Или озорной романс «Натворю я в окно».

Я рассмеялся с набитым ртом, а потом похвалил ее кулинарное произведение и налил еще вина.

— Между первой и второй, — вздохнула Ирина. — За что пьем?

— За музыку и музыкантов!

— Пойдет.

Мы чокнулись, выпили, а потом одновременно потянулись за колбасой.

— Наши интересы совпадают! — возвестил я, а потом невпопад спросил: — Неужели бандиты шкурят всех музыкантов?

— Наверное, — пожала плечами моя скрипачка. — У меня одна знакомая на свадьбах играет в струнном трио. Вся компания получает за регистрацию одной пары полтинник, а пара платит пятьсот. Остальное — бандитам и администрации. Что, в принципе, уже почти одно и то же.

— Да-а, весело. Но ведь не одна же пара в день?

— Бывает, и одна. Или две — но в разных загсах, с интервалом в полчаса. Добираться — на такси. И что моей Любке останется? Всякие шишки норовят регистрироваться на шару, значит — играют вообще бесплатно.

— А в ресторанах?

— Нам платят полтинник за вечер, с восьми до часу ночи. Если какую-то музыку заказывают — хорошо: деньги в руки — будут звуки. Но с заказов тоже больше половины забирает наша «крыша». А еще вокалисту надо отдать больше всех.

— Почему это? — удивился я.

— Так всегда бывало, так принято. Эти вокалюги считают, что у них горло бриллиантовое, а когда поют они — рубинами публику осыпают. Вон, Болтунову в филармонию приглашали. Так она говорит: песня — штука баксов.

— Ты серьезно? — Челюсть у меня отвисла балконом.

— Вполне, — кивнула Портнова. — Ты ешь салатик, ешь…

— Представляю, сколько обещано Паваротти, — присвистнул я.

— Думаю, что не представляешь, — возразила моя подруга.

Мы помолчали. Я вспомнил о своей мужской обязанности и разлил оставшееся вино.

— Есть такой старый партийно-депутатский тост, — подняла бокал Ирина. — Выпьем за нас с вами и за хрен с ними!

— Хрен им с телячью ногу! — подхватил я.

Мы стали пить чай. Конфеты оказались мои любимые: халва в шоколаде.

— Слушай, — спросил я, размешивая сахар, — а что это за деятель такой — Доницкий?

— Председатель местного отделения Союза композиторов. Меня весной на работу звал… Нашел дуру! Он будет со всех концертов башли стричь, а я — афишки расклеивать…

— А разве только через него можно концерт устроить? Если где-нибудь в заводском дворце культуры?

— Можно, конечно. Только это не престижно, и денег на этом не заработать. Мы вот ездили года два назад — так все норовят натурой расплатиться. Хорошо, если, к примеру, сыром или маслом. А если гвоздями? У нас ведь еще местных композиторов полно. Все пишут, пишут — а играть их симфонии никто не хочет: дрянь дрянью. Как быть? Вот и идут на поклон к Доницкому: помоги, Пал Андреич!

— Но должна же быть какая-то возможность музыканту самому пробиться! Конкурсы там…

— О, конкурсы — это еще смешнее! — скривила губы Портнова. — Вот был у нас последний конкурс на лучшую юбилейную песню — может, слышал?

— Вроде слышал, — неуверенно кивнул я.

— Конкурс был анонимный. Из десяти представленных песенок восемь насочинял сам Доницкий. И получил первую, вторую и две третьих премии. Компетентное жюри…

— Ну, а исполнители? Где еще у нас можно работать музыканту?

— В оперу и филармонию не влезешь: очень блатные места, для этого следует спать с кем надо… Помнишь старый анекдот? В оперный театр приходит певица устраиваться на работу и спрашивает: «Скажите, где тут у вас диван, на котором голоса проверяют?»

Смеяться мне почему-то не захотелось.

— Ладно, спасибо этому дому, — поднялась со стула Ирина. — Сейчас со стола уберу и побегу.

— Куда ты спешишь? Останься!

— Нет, Валера, у меня школа через два часа. В другой раз…

— Я тебя подброшу.

— Может, лучше не надо? А то в тебя ведь стреляют время от времени. К тому же выпили мы с тобою… Посиди-ка лучше дома!

— И не подумаю. — Я встал из-за стола и пошел облачаться в бронированную одежку. — У меня в ГАИ прихват.

Одевшись и пополнив боекомплект, я вернулся на кухню. Портнова уже снимала фартук, оглядываясь по сторонам.

— Ты не видел мою балалайку? — спросила она.

— Что ж ты так неуважительно о своей скрипке? — удивился я, доставая футляр из-за тумбочки. — Старинная?

— Восемнадцатый век, — кивнула она.

— Покажи, а?

— Ты что, скрипок не видал? — засмеялась Ирина, однако футляр открыла и распеленала завернутый в мягкую ткань инструмент.

Я залюбовался изящными линиями: вот кокетливо изогнулся завиток; вот встречаются, словно две волны, ус и эс; вот тускло блеснула старым лаком верхняя дека… Вспомнилось, как любовно описывал Орлов альт Альбани.

— Кто автор, знаешь? — спросил я, неохотно отрывая взор от скрипки.

— Не помню, — отозвалась Портнова, снова укутывая инструмент. — Когда профилактику делали, мастер внутрь заглядывал. Там написано имя автора и год — тысяча семьсот девяносто какой-то.

— Заграничный?

— Нет, наш… Ну что, поехали? — Ирина перекинула футляр через плечо.

И мы поехали.

IF желаете продолжения GOTO 6

Hit any key to continue…

По дороге наш разговор по-прежнему вертелся вокруг да около музыкальной мафии — или, если угодно, вокруг околомузыкальной мафии. Я уже пожалел, что не посоветовался вовремя с Приятелем, и спросил наудачу:

— Ира, у тебя не осталось каких-то материалов о Доницком? Или о местных композиторах вообще?

— Надо посмотреть, — ответила Портнова. — Когда он меня сватал, давал пару-тройку своих брошюрок и какие-то списки, что ли… А зачем тебе?

— Да все затем же, — усмехнулся я, поглядывая в зеркало заднего вида. — Cui prodest, как говорили древние римляне — кому выгодно?

— Обдирать музыкантов выгодно всем, — пожала плечами Портнова.

— Но некоторым — еще более выгодно, чем всем.

— Может быть. Только вряд ли ты, Валера, найдешь там что-то интересное.

— А где, по-твоему, искать?

— Ну, я не знаю… хотя бы в тех же кабаках, на свадьбах, юбилеях.

— Народу там, наверное, море!

— Не так и много, между прочим. Пару-тройку «брюхочесов» я знаю лично, да и полные списки, если что, составлю.

— Это кто такие — «брюхочесы»? — рассмеялся я.

— Гитаристы. Вспомни, каким движением на гитаре «трень-брень» делают.

Дело обстояло не так уж и плохо. Ай да Приятель! Какого нужного человека мне отыскал! Если бы еще нам с Портновой общаться почаще не только по делу… <Ctrl/Break>, Мареев! Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек…

— Когда ты сможешь все это узнать? — спросил я с надеждой, останавливаясь у подъезда Портновой.

— Сегодня-завтра. Дома посмотрю, в школе поспрошаю. — Ира отстегнула ремень безопасности и вышла из машины, аккуратно закрыв дверцу.

Я последовал за ней и уже собрался чмокнуть ее в щечку, но вместо этого хлопнул себя по лбу:

— Чуть не забыл! А где он живет, этот Доницкий?

— В «музыкальном доме», на углу Тимирязева и Малахова. Квартира восемьдесят восемь. Запомнишь или записать?

— Запомню. Там что, ваши живут, симфонические?

— Потому и «музыкальный дом». Слушай, вечером я пойду на концерт в консу, и ты мог бы меня встретить — вдруг уже найду что-нибудь? — Она серьезно и спокойно посмотрела мне в глаза, и от этого взгляда что-то всколыхнулось у меня в… душе.

Вот она, сволочная профессия частного детектива! Вот она, чертова многозадачность! Красивая, умная, смелая и отнюдь не безразличная тебе женщина открытым текстом зовет на свидание, но ты вынужден нажимать мышкой на кнопку «Прервать», — а ведь смертельно хочется нажать «Продолжить»…