…Толстозадая девица у рояля старалась вовсю, но преподавательница постоянно останавливала ее:

— Ты что, дома совсем не занимаешься? Ну-ка, давай вот отсюда еще раз. — И наставница в очередной раз ткнула пальцем в покоившиеся на рояле ноты.

— Откуда, Лидия Владимировна? — Ирина шагнула вперед, кивнула и вернулась к своему пюпитру. Вот она прижалась к скрипке щекой, подняла смычок… Многодумова чуть взмахнула рукой. Скрипка воскликнула что-то горькое и гневное. Вступило фортепиано, и два инструмента повлекли музыку дальше.

Солировала студентка, но даже мне, дилетанту, была отчетливо слышна разница в классе исполнителей, и я целиком перенес свое внимание на Портнову.

Она играла одухотворенно. Я присутствовал на рядовом занятии, преподавательница то и дело прерывала исполнение, давала указания своей ученице, — и все-таки Портнова играла с душой.

В паузах она опускала скрипку, перебрасывалась репликами с Многодумовой, что-то советовала студентке, улыбалась мне, даже шутила.

Но стоило ей прижать свой инструмент подбородком, склонив голову, и коснуться струн смычком — лицо скрипачки мгновенно преображалось, в глазах появлялась глубина… Ирина играла не одними руками — всем телом, будто музыка перетекала в скрипку откуда-то извне, пронзая по пути самое сердце стоявшей подле меня женщины, раскаляясь в нем до нестерпимого жара, до слепящего блеска…

Я заслушался и даже не сразу опомнился, когда Портнова тронула меня за плечо:

— Собирайся. На сегодня все… Лидия Владимировна, — обратилась она к Многодумовой, — куда пульт денем?

— В сейф, — ответила та. — Иначе…

— А полезет? — усомнился я, глядя на небольшой сейф.

— Он складной, — объяснила концертмейстер Портнова. — Не спрячешь — уйдет.

— «Который тут Пульт, выходи!» — вспомнил я старую шутку.

— Именно так, — кивнула Многодумова, смеясь глазами.

Тут я наконец-то вручил ей розы.

— А я-то думала, кому же Валера цветы несет? — сказала она, но все же чмокнула в щеку и добавила: — Спасибо.

…Потом мы шли по не слишком еще оживленной улице и тихонько беседовали. Я выяснил, что, помимо консерватории, Ирина трудится в школе, а еще играет на вечерах в литературном кафе.

— Кстати, что ты сегодня играла? Не Бетховена случайно?

— Его, — кивнула Портнова, поправив висевший на плече скрипичный футляр. — Неужели помнишь?

— Нет, конечно, — улыбнулся я. — Просто музыка была очень тревожная. Нервная…

— Хорошая музыка, — серьезно сказала она. — Такую бы играть всегда… да с голоду помрешь.

— А в школе получше зарплата?

— Какое там! Родители в основном бедные, платят за школу из последних сил. Дети замотанные, полуголодные. Берем на скрипку не лучших из лучших, как положено, а всех подряд. Но все равно детей мало, значит, и нагрузки никакой, а нет нагрузки — нет зарплаты. Приходится халтурить где только можно.

— И где у нас можно? — заговорил во мне профессиональный интерес.

— В кабаках. На свадьбах. На всяких левых концертах. — Портнова подозрительно искоса глянула на меня. — Ты, часом, не из налоговой будешь, милок?

— Ира, я пытаюсь понять, кто всем этим заправляет. Человека ведь не просто так убили, — серьезно сказал я.

— Конечно, не просто так. За деньги.

— И, видимо, большие.

— Не обязательно, — покачала головой скрипачка. — ЭТИ ничем не брезгуют.

— Так уж и ничем? — усомнился я. — Разве водка, наркота и ваша конса — одно и то же? Неужто прав был Жванецкий: консерватория, концертмейстерство, частные уроки, валюта, золото, суд, Сибирь?

— Бандиты — везде бандиты, — пожала плечами Портнова, — козлы — всегда козлы.

Мы незаметно дошли до угла моей Майской. Я уже собирался решительно пригласить ее к себе в берлогу, когда увидел выходящих из дверей ближайшего похоронного бюро двух респектабельно одетых молодых людей… и мгновенно узнал вчерашних любителей кожаного мяча.

Их модные длиннополые плащи одновременно распахнулись. Словно в замедленном повторе удачной футбольной комбинации, я зачарованно глядел, как они вскидывают свои короткоствольные автоматы. Этот матч, похоже, я проиграю… — мелькнуло в голове.

Левой рукой я схватил Иру и гаркнул: «Падай!», дергая ее к себе за спину. Мне было хорошо видно, как она в немом крике открывает рот, как прижимает к груди инструмент и валится вправо. А еще я видел себя, падающего рядом, и пистолет в своей правой руке.

Стреляю я обычно хорошо, только не очень быстро. Да и «Макаров» — не «узи».

Бандитские автоматы заговорили одновременно. В грудь мне ударила дюжина бешеных металлических шмелей. Меня отбросило, я рухнул на свою спутницу — и выстрелил в ответ: раз, другой, третий.

Попал, попал! Вот у одного подломилась нога, вот второй выронил из раненой руки свой автомат. Подобрав оружие другой рукой, он кинулся к машине. Первый, неловко подпрыгивая, дал в нашу сторону торопливую очередь, и тоже упал в автомобиль.

Я не стал стрелять вдогонку: авось подумают, что уложили меня насовсем.

Знакомый «ауди» цвета синий металлик резко взял с места и через несколько мгновений уже исчез за ближайшим поворотом.

Улица все так же пустовала. Видимо, наш народ уже не удивишь перестрелками…

Я помог Ирине подняться.

— Валера, ты ранен? — побелела она, увидев дырки на моем костюме.

— Бронежилет, — отмахнулся я. — Ты-то как? Не задело?

— Ты меня чуть не расплющил, едва скрипку сберегла. — Портнова сморщилась, ощупывая правое бедро и бок. — Слушай, в каком мы с тобой виде…

— Идем ко мне.

Так мы все-таки оказались в моей норе. Вот уж, действительно: не было бы счастья…

Когда заходишь ко мне домой, то сразу попадаешь на кухню — очень удобно и самому, и для гостей. Моя гостья отправилась в ванну приводить себя в порядок, я тем временем извлек из холодильника колбасу, сыр, соус под названием «Осел» — обычный холостяцкий набор.

То ли от недавней смертельной угрозы, то ли от самого факта визита ко мне Портновой руки у меня сделались ватными и непослушными. Наверное, поведение мое в ту минуту весьма соответствовало названию финского соуса — вернулась «робость юного осла», как говаривал Гейне.

В баре, к счастью, нашлась бутылка какого-то болгарского винца. Может, полегчает, — уныло думал я, распиливая крошащийся турецкий батон.

Ира вернулась из ванны полной противоположностью мне — уверенная, с обычной смешинкой в глазах.

— Дай сюда. — Она отняла у меня нож, увидев, какими ломтями я принялся нарезать колбасу. — Иди лучше переоденься. Когда женщина на кухне, мужчине там делать нечего.

Возражать я не стал и отправился умываться.

С зеркала на меня глянула взъерошенная бледная физиономия. Галстук съехал, костюм… Впрочем, костюм уже давно пора выбрасывать. А вот жилет, пожалуй, еще пригодится. Спасибо, Приятель!

Я вернулся на кухню в своих любимых домашних джинсах и клетчатой рубашке, решив вести себя неформально.

Ирина оказалась прямо-таки молниеносной хозяйкой. Уже в каком-то симпатичном фартуке — и откуда она его только взяла? — моя гостья заправляла майонезом салат из крабов с кукурузой. На столе красовались тарелки с нарезанными апельсинами и колбасой, печенье и конфеты в вазочках, салфетки, хрустальные рюмки. На плите закипал чайник.

— Ну вот, — удовлетворенно оглядев свое творение, сказала Портнова. — Тебе осталось только пузырек открыть.

— Ты когда все успела? И где сладостей набрала? — Я вытаращил глаза. — И кто кого угощает, а?

— Кончай балаболить. Мы вино будем пить или нет?

Что тут оставалось делать? Я послушно разлил похожую на мед жидкость и поднял рюмку:

— За удачу. За нас. За нашу удачу!

— Навертел, навертел, — притворно заворчала Ирина. — За удачу, так за удачу…

Когда мы выпили, я осторожно начал:

— Прости, что из-за меня…

— Прекрати. — Она остановила мою покаянную тираду. — Давай лучше спрашивай, о чем хотел… Да закусывай! Тебе салата положить?