Так кто же указал ему путь в импрессионизм? Эдуард Мане, кто же еще. Они познакомились в Лувре в 1861 году и сразу подружились. Бунтарская карьера Мане была уже в полном расцвете, и Дега непосредственно наблюдал, как Мане лихо обращается с творчеством старых мастеров, например, в своей картине "Олимпия".

Как и у всех прочих в его поколении, в жизнь Дега ворвалась Франко-прусская война. Он вступил в Национальную гвардию и во время военных действий защищал французскую столицу. Следующей весной, стремясь забыть черные дни войны и гражданских волнений, парижане бросились на поиски удовольствий, и Дега сделался завсегдатаем Оперы, где светские мужчины разглядывали чуть ли не в лупу хорошеньких танцовщиц. Дега был очарован как пышными постановками, так и грязным, тесным закулисьем, а особенно балетными классами, битком набитыми совсем маленькими девочками и девочками- подростками — "крысками", как их называли в театре.

Собственный стиль у Дега появился тогда, когда он взялся за танцевальную тему. В его "Танцевальном классе" (1874–1875) пожилой учитель, опираясь на длинную трость, наблюдает за репетицией группы девочек, прочие же ученицы в это время растягиваются, зевают или чешутся. Дега наслаждался контрастом между изяществом танцовщицы на сцене и ее обликом на отдыхе — неуклюжей, поникшей, усталой девушки. В манере, ставшей фирменной, он мастерски передает ощущение пространства: изображение заключено в строгие рамки, и фигуры некоторых танцовщиц как бы обрезаны краями холста, что только добавляет картине выразительности. Столь же типичными для него приемами Дега вызывает у зрителя иллюзию нечаянно подсмотренной сценки, словно художник писал картину с натуры; на самом деле композиция была тщательно выстроена, а танцовщицы по отдельности позировали ему в мастерской. "Не существует менее спонтанного искусства, чем мое", — признавался Дега.

Вернувшись из поездки в Нью-Орлеан, которую он совершил в 1872–1873 годах, Дега застал своих друзей Моне, Писсарро, Ренуара, Сислея и Моризо, горячо обсуждающими вопрос, как им избавиться от диктата официального Салона. Дега сразу принял сторону бунтовщиков, чем их слегка удивил: сам он к тому времени уже шесть раз выставлялся в Салоне, и его работы неплохо раскупались. Однако у Дега развилась глубокая неприязнь — почти ненависть — к одобренному государством искусству. Он чувствовал, что заигрывание с Академией заведет его в тупик, и он стал движущей силой первой независимой выставки. Когда в апреле 1874 года выставку открыли, любопытствующая публика заполнила зал — и в залах зазвучал громкий смех. Люди называли художников безнадежными сумасшедшими, искренне не понимая искусства, которое не имеет сюжета, ничему не учит в нравственном смысле и не воспроизводит действительность тем способом, к которому они привыкли. На Дега нападали особо за "неумение" рисовать и "нелепые" композиции.

Это не остановило группу друзей, которых вскоре нарекут "импрессионистами" — "впечатлителями". На протяжении последующих двенадцати лет Дега участвовал в организации шести из семи выставок, несмотря на частые споры по поводу того, кого следует выставлять, а кого нет. На шестой выставке, в 1881 году, он показал одну из своих наиболее необычных работ — скульптуру "Маленькая четырнадцатилетняя танцовщица".

Позировала Дега "крыска" Мари ван Гетен; фигура вылеплена из воска в две трети роста девочки. Она стоит в четвертой балетной позиции с вывернутыми ступнями, ладони сцеплены за спиной, подбородок задран. Дега нарядил скульптуру в настоящий лиф, газовую пачку и атласную ленту, сшитые для него кукольником, а на голову водрузил парик из настоящих волос. Затем он облил все это горячим воском, под которым одежда и волосы затвердели, но по-прежнему обнаруживали свою текстуру. Публика была озадачена, но и ошеломлена: ничего подобного она прежде не видела. Для них "скульптура" означала отсылку к классическому образцу и тонкую отделку, но не эту чудовищную смесь — тощая девочка-подросток, изваянная из неподобающих материалов. Некоторые критики объявили девочку "зверьком" и прокляли Дега за то, что он насаждает уродство; другие утвержали, что Дега продемонстрировал "единственный подлинно современный подход к скульптуре".

Последняя выставка импрессионистов состоялась в 1886 году, но к тому времени их картины охотно раскупались коллекционерами, как европейскими, так и североамериканскими. В 1890-х у Дега начало ухудшаться зрение, а в 1908 году он совсем ослеп. Кроме того, он почти оглох — что ж, по крайней мере он не слышал грохота немецких пушек на окраинах Парижа в 1914 году. Когда в 1917 году в возрасте восьмидесяти трех лет Дега скончался, руководство Академии почтило его память надгробной речью.

Несмотря на все пертурбации в современном искусстве, работы Дега никогда не утрачивали популярности. Его странная скульптура юной балерины заметно повлияла на скульпторов двадцатого века, подхвативших идею комбинации различных текстур и средств изображения. В 1920-е годы по оригинальной восковой фигуре отлили двадцать восемь бронзовых копий, хотя многие настаивали на том, что Дега не одобрил бы "штамповку" его работы. Тем не менее бронзовые девочки пользуются огромной популярностью, на недавних аукционах их продавали за 10 миллионов долларов за штуку.

Почти пятьдесят лет один из шедевров Дега, "Площадь Согласия", студенты искусствоведческих факультетов изучали лишь по черно-белой репродукции. Оригинал картины был утерян во Вторую мировую войну, и никто не знал, что с ним стало. То есть никто, кроме избранных советских чиновников от искусства. В конце войны официальной советской политикой было изымать у немцев произведения искусства. Картина Дега оказалась в запасниках Эрмитажа в Санкт-Петербурге, но чиновники заявляли, что им неизвестно местонахождение работы.

И лишь после того, как рухнул СССР, картина "нашлась". Под давлением Германии и других стран Запада русские музеи открыли свои архивы, и в 1995 году шедевр Дега впервые после Второй мировой войны был явлен публике. Эрмитаж вступил в переговоры с наследниками прежних владельцев картины, однако на данный момент "Площадь Согласия" находится в России.

Мэри Кассат, дочь преуспевающего бизнесмена из Питтсбурга, познакомилась с Дега в 1877 году, и вскоре они начали тесно общаться; вместе делали гравюры, рисовали друг друга за работой. Их отношения были длительными и нелегкими; периодически Дега отпускал едкое замечание, обижавшее Кассат, и они месяцами не разговаривали, пока какая-нибудь картина опять не сближала их. Естественно, ходили слухи, что они — более чем друзья, но Кассат была слишком строга в вопросах морали и общественных приличий, чтобы стать любовницей художника. Что касается Дега, он однажды сказал своему другу: "Я бы женился на ней, но не смог бы заниматься с ней любовью". Странное заявление, но, возможно, оно указывает на сродство душ — то взаимное притяжение, которое оба не желали усложнять сексом.

Кроме длительной дружбы с Мэри Кассат, у Дега не было сколько-нибудь тесных отношений с женщинами. Нам ничего не известно ни о подружках, ни о любовницах, и Дега никогда не был женат. Причины такого воздержания порождали жаркие дебаты еще при жизни Дега, друзья любили строить домыслы и догадки относительно его сексуальной жизни (или, скорее, отсутствия оной). Предполагали разное: женоненавистничество, гомосексуализм или импотенцию.

Сам Дега просто объяснял свое нежелание жениться. "Ну зачем мне жена? — сказал он однажды. — Представьте, я целый день корплю в мастерской, а вечером кто-то заходит туда, чтобы позвать меня к ужину, и мимоходом замечает: "Милая картинка, дорогой"".