Красота Лиззи Сиддал привлекала всех членов Братства прерафаэлитов. В 1851 году Джон Эверетт Миллее попросил Лиззи позировать ему для картины "Смерть Офелии", на которой возлюбленная Гамлета лежала, частично погруженная в ручей. Твердый приверженец письма с натуры, Миллее заставил Лиззи прямо в одежде лечь в ванну, наполненную водой. Под ванной он установил лампы, чтобы вода не остывала, но однажды лампы погасли, и Лиззи мокла несколько часов в холодной воде. Она страшно простудилась, и когда ее отец пригрозил подать на Миллеса в суд, тот предпочел решить дело полюбовно, согласившись оплатить медицинские счета. Картина стала хитом академической выставки 1852 года, ее назвали "высочайшим достижением прерафаэлитов".

Одним из преимуществ дома в стиле Тюдоров, куда Россетти переехал после смерти Лиззи, был просторный сад, позволивший художнику утолить свою страсть к экзотическим животным. Постепенно у Россетти образовался настоящий зоопарк, где кого только не было: кенгуру, зебу, броненосец, хамелеон, крот, сурок, байбак, японская саламандра, говорящий попугай, ворон, древесная сова и галка. Однажды Россетти приобрел огромного белого быка на том основании, что у него глаза, как у Джейн Моррис.

Но самым любимым животным Россетти был австралийский сумчатый зверек вомбат, который жил в доме и спал на обеденном столе. Когда несчастное создание скончалось в 1869 году, Россетти написал сатирический автопортрет, изобразив себя рыдающим над его телом, и позвал друзей на похороны своего любимца.

В 1857 году Россетти заручился помощью своих новых друзей — Уильяма Морриса и Эдварда Бёрн-Джонса — в создании настенной росписи на тему "Жизнь короля Артура". Троица окрестила этот заказ "Веселая кампания" и принялась за работу, позируя друг другу, поливая коллег водой и увеличивая счет в местной гостинице до заоблачной цифры. По завершении работы зрители сочли роспись шедевром, но всего за несколько лет краски помутнели и потускнели до полной неразличимости изображения. К несчастью, весельчаки обладали слабыми познаниями в технике фрески и тем самым обрекли свое произведение на преждевременную гибель.

23 ЯНВАРЯ 1832 — 30 АПРЕЛЯ 1883

АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: ВОДОЛЕЙ

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: ФРАНЦУЗ

ПРИЗНАННЫЙ ШЕДЕВР: "ОЛИМПИЯ" (1863)

СРЕДСТВА ИЗОБРАЖЕНИЯ: МАСЛО, ХОЛСТ

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СТИЛЬ: ИМПРЕССИОНИЗМ

КУДА ЗАЙТИ ПОСМОТРЕТЬ: МУЗЕЙ Д'ОРСЭ, ПАРИЖ

КРАСНОЕ СЛОВЦО: "РАБОТАЙ ЧЕСТНО, И ПУСТЬ СЕБЕ ГОВОРЯТ!"

Проблема с "Олимпией" Эдуарда Мане заключалась в том, что она была голой. Не обнаженной, заметьте. Вокруг обнаженной никаких проблем не возникло бы. Так в чем разница? У обнаженных не предполагается одежды, им в принципе нечем прикрыться, как Адаму и Еве в садах Эдема. Обнаженные не ведают стыда, и поэтому не являются объектом сексуального желания — напротив, они служат вещественной репрезентацией вечных идеалов. (Как же, как же.) А когда человек гол, подразумевается, что одежду он снял намеренно. Словом, Олимпия была, безусловно, голой.

И на то у нее были причины. У Мане Олимпия — проститутка, обслуживающая высший свет. Она лежит на роскошном ложе, принимая цветы, присланные очередным клиентом, и смотрит на зрителя не просто прямо, а скорее в упор. "Вам что тут понадобилось?" — читается в ее взгляде, а потому неудивительно, что картина шокировала парижан, объявивших ее угрозой общественной морали. Невзирая на брань и оскорбления, Мане продолжал работать — он был твердо настроен победить на своих условиях.

Эдуард родился в относительно состоятельной буржуазной семье, он был старшим из троих братьев. Он учился в лучших школах, но не проявил ни малейшего интереса к карьере юриста, которую предназначал ему Огюст Мане, его отец. Эдуард настойчиво повторял, что хочет учиться живописи. Огюст был в отчаянии — его сын станет художником, одним из тех богемных людишек, что все время торчат в кафе в обществе развязных женщин, черт бы их побрал! — но в конце концов папаша сдался.

Молодой Мане начинает учиться живописи, демонстрируя завидную независимость с первых же шагов. Эдуард твердо знал, что он хочет рисовать, а что не хочет, отвергая сюжеты, предлагаемые Академией к обязательному исполнению, — например, великие события и эпизоды из Библии, мифов и истории. Он хотел изображать современную жизнь: обычных мужчин и женщин, посещающих оперу, развлекающихся на пикнике или флиртующих в баре. Но от чего Мане не отказывался, так это от художественной традиции. Многие импрессионисты не желали иметь ничего общего с Микеланджело, Рафаэлем и К°. Но Мане чтил предшественников и в знак уважения трансформировал их композиции — правда, академикам такая форма уважения была не доступна. Взять хотя бы его первый шедевр, "Завтрак на траве" (1862). Картина, запечатлевшая двоих мужчин, сидящих вместе с голой женщиной на лесной полянке, напрямую перекликается с рисунком Рафаэля, на котором изображены два речных бога и нимфа. Трансформируя Рафаэля, Мане создает удивительно современное произведение, населенное не классическими фигурами, но представителями парижской богемы и (надо полагать) проституткой.

В следующем году Мане женится на своей давней любви Сюзанне Леенхоф и предлагает "Завтрак на траве" для показа в Салоне, организуемом Академией, — в те годы это был единственный путь к успеху для французского художника. Преуспеешь в Салоне, и заказы гарантированны; провалишься — на карьере в искусстве можно ставить крест.

Салон 1863 года вошел в историю не теми картинами, которые были приняты к показу, но теми, что были отвергнуты. Наряду с "Завтраком на траве" жюри завернуло три тысячи работ. Париж бурно обсуждал эту новость, и император Наполеон III предложил компромисс: по его повелению была проведена вторая выставка, где показали отвергнутые картины. "Салон отверженных" привлек толпы посетителей, желавших лично убедиться в том, что представляют собой запрещенные художники, — гении они или бездари. И к какому же консенсусу они пришли? Бездари. Выставочный зал сотрясался от смеха публики. Критики с особой яростью кляли "Завтрак на траве", находя картину нелепой и непристойной.

Если академики ожидали, что Мане исправится, они ошиблись, и вскоре он приступил к работе над "Олимпией". В этой композиции он использовал несколько живописных прецедентов, но более других — картину художника позднего Возрождения Тициана, чья Венера Урбинская возлежит в той же позе, что и Олимпия. Контраст между двумя дамами разительный: Венера Тициана расслаблена, безмятежна и притягательна; Олимпия Мане напряжена и боевита. Если рука Венеры небрежно покоится на лобке, то растопыренные пальцы Олимпии защищают ее пол. Венера словно готова растаять в ваших объятиях; Олимпия, похоже, готова стащить вашу кредитную карту. Странно, но картину приняли в Салон 1865 года, однако критики были в ужасе. Они объявили картину порнографической и настоятельно рекомендовали родителям уберечь юных дочерей от такого зрелища.

Впрочем, поддержку и сочувствие Мане нашел у коллег- художников. В конце 1860-х компания живописцев-новаторов — и среди них Эдгар Дега, Клод Моне, Пьер Огюст Ренуар, Камиль Писсарро — регулярно собиралась в парижских кафе. Мане был в этой компании всеобщим любимцем — веселый, добродушный и щедрый, блестящий рассказчик и остроумец.