Вы смотрите на него подозрительно. Думаете: «Ах ты спекулянт треклятый! Нашел время, когда подкатить со своим предложением. Корма, может быть, у тебя действительно хороши, но и сдерешь ты за них наверняка немалые денежки».

Но оказывается, что вы поспешили с выводами и люди гораздо лучше, чем мы о них думаем. Человек, зовут которого Борис Зиновьевич, не имеет к спекуляции совершенно никакого отношения. Скорее даже наоборот. Оказывается, он всей душой болеет за наши общие интересы и считает повышение продуктивности сельского хозяйства своим кровным делом. Он согласен работать без командировочных, без квартирных и даже без оплаты за проезд!

У вас снова возникает подозрение. Нет, нет! Не волнуйтесь, даром он работать не собирается. Вообще-то у Бориса Зиновьевича характер такой, что он мог бы работать и бесплатно, но ведь надо кормить семью. Поэтому за все хлопоты он согласен получать по рублю с тонны доставленного корма. А корм он предлагает действительно хороший. Жом! И цена что ни на есть сверхтвердая - 30 копеек тонна. (Вот вам и спекулянт!) Скажите, вы бы на месте председателя колхоза отказались от такого заманчивого предложения? Конечно, нет.

Не отказался от него и Василий Гордеевич Хоменко, председатель колхоза «Украина». Не только не отказался, а не знал, как отблагодарить этого замечательного человека. Даже договор с ним заключил по всей форме. Надо прямо сказать: насчет договора это Борис Зиновьевич ему подсказал. Но разве дело в том, кто подсказал! Главное, что все сделано по закону, на договорных началах.

В договоре высокие договаривающиеся стороны обязывались: Борис Зиновьевич Срибный - доставать колхозу «Украина» жом в неограниченном количестве по цене 30 копеек тонна, колхоз «Украина» со своей стороны - уплачивать гр. Срибному Б. З. за все его труды по 1 рублю с тонны доставленного корма.

Договор скрепили подписями, а председатель колхоза для верности поставил круглую печать правления колхоза.

Началась для Василия Гордеевича райская жизнь. Корм больше не беспокоил его. Нужен жом - пожалуйста! Стоит только написать бумажку: «Колхоз «Украина» просит отпустить 200 тонн жома» - и поставить печать.

А Срибный сам знал, что необходимо делать дальше. Он на несколько дней терялся где-то в длинных, полных папиросного дыма коридорах всевозможных «снабсбытпостачей». А когда Борис Зиновьевич появлялся снова, у него в руках была уже другая бумажка, подписанная ответственным лицом и адресованная директору паточного завода:

Дальше все происходило чрезвычайно просто. Срибный ехал на завод, находил сверхплановые запасы, находил свободные товарные вагоны и отправлял колхозу телеграмму: сколько перечислить денег и куда за жом и вагоны. И все это по твердым государственным ценам.

Незаменимый был человек этот Борис Зиновьевич. Смущала только одна деталь. Стоило вместо Срибного послать председателю колхоза другого человека, как выяснялось, что жом - это отходы сахарной свеклы, что отходы эти нигде не планируются и что завод не может отпустить колхозу «Украина» даже 10 тонн жома ввиду его отсутствия.

Эта деталь настолько смущала районных работников ОБХСС, что они предприняли попытку проверить деятельность Срибного. Проверка, к сожалению, была поверхностной и ничего не вскрыла. Получал заготовитель, как и было указано в договоре, по рублю за тонну жома. Больше ни копейки! В среднем выплачивали ему в колхозе 100-160 рублей в месяц. Если учесть, что в эту сумму входили расходы по разъездам, то зарабатывал он не так уж много.

Что же касается умения проталкивать бумажки и доставать наряды, так не привлекать же человека только за это, тем более, что достает он корм не для себя, а для колхоза. После этой проверки Срибного оставили в покое.

Но вскоре пришло письмо от группы колхозников. В нем сообщалось о незаконных махинациях кладовщика и бухгалтера колхоза «Украина». Возмущенные колхозники требовали привлечь к ответственности жуликов, которые продали две тонны муки, а деньги забрали себе.

Поскольку в письме говорилось, что председатель колхоза покрывает бухгалтера и кладовщика, прокурор поручил проверку мне. Прибыв в село, я застал Василия Гордеевича у себя в кабинете. Узнав, по какому поводу я приехал, он тут же рассказал все сам.

Действительно, случай, о котором говорилось в письме колхозников, имел место. С ведома председателя колхоза был составлен акт о том, что во время просушивания и перелопачивания муки в амбаре N 2 естественная убыль составила две тонны. Эти две тонны муки были погружены на машину и отвезены в другую область. В воскресенье на колхозном рынке кладовщик продал муку. Деньги, вырученные от продажи муки, кассир выслал Срибному в счет оплаты за доставку очередной партии жома.

Хоменко понимал, что поступил незаконно, и клялся, что это не повторится. Свой поступок он оправдывал единственно тем, что Срибному срочно нужны были деньги, а в кассе колхоза их не было. В подтверждение своих слов Василий Гордеевич вызвал бухгалтера и предложил ему принести телеграмму, в которой Срибный требовал срочно выслать 200 рублей. В противном случае, как указывалось в телеграмме, получение жома будет невозможным.

В действиях председателя колхоза, бухгалтера и кладовщика были явные нарушения закона и все формальные признаки преступления. Но следовало учесть, что деньги не были присвоены, а использованы для оплаты за доставку жома. Меня интересовал больше вопрос: зачем Срибному понадобились деньги? Почему именно 200 рублей? И в какой мере это могло влиять на отправку жома? Договорившись с Хоменко, что наш разговор не будет предан огласке, я вместе с ним вышел из правления. Он пригласил меня обедать к себе домой, но я отказался, и мы пошли в буфет, который пристроился через дорогу, недалеко от правления.

Когда мы сели за стол, Хоменко обратил мое внимание на старика, сидевшего недалеко от нас. Он был в замусоленной фуфайке, давно не бритый. Когда к нему подошла официантка, старик заказал только чай. В свертке, который лежал перед ним, было несколько кусочков вареной колбасы и два ломтика черного хлеба. Старик бережно положил колбасу на хлеб, осторожно откусил, придерживая рукой так, чтобы крошки не падали на стол, и медленно стал жевать, запивая чаем.

- Вот это и есть Срибный, - сказал Хоменко, указывая на старика.

Я никак не ожидал, что в таком пожилом человеке может быть столько энергии. Как бы угадав мои мысли, председатель добавил:

- Вы не смотрите, что он так выглядит. На самом деле ему всего пятьдесят лет. А дел столько за день сделает, что и двум молодым не управиться.

Так вот вы какой, Борис Зиновьевич! В маленьких хитрых глазках за внешней робостью и угодливостью нет-нет да и вспыхнет презрительная насмешка. Правда, она мгновенно исчезает. Но я успел ее заметить. Да, с таким нелегко будет справиться. «У него на все найдется вполне приличное объяснение», - подумал я и тут же поймал себя на том, что уже заранее считаю его своим обвиняемым.

Вернувшись в прокуратуру, я сделал несколько запросов в города, где бывал Срибный. Когда через несколько дней пришли ответы, я показал их прокурору и сразу получил санкцию на обыск.

Жил Срибный в общей квартире с большим коридором. Когда мы зашли вместе с участковым и понятым, то первое, что попалось нам на глаза, был холодильник, на котором висела уже знакомая мне фуфайка. Один из жильцов, приглашенный в качестве понятого, подтвердил, что и первое и второе принадлежит Срибному.

Дверь нам открыл сам хозяин, который и пригласил нас в комнату. То, что предстало перед нашими глазами, поразило не только меня, но и соседей, уже много лет проживающих в одной квартире со Срибным. В небольшой 16-метровой комнате тесно жались друг к другу буфет, тахта, деревянная кровать и два платяных шкафа из дорогого полированного дерева. Между ними умудрились втиснуться тумбочки, на которых гордо возвышались телевизор «Рубин» и радиоприемник «Эстония», Посреди комнаты стояли стол и стулья. Под столом на полу лежал большой ковер.