Как он ни прислушивался, ответа не последовало. Вспомнив еще одно воровское правило, Кикаха выдержал паузу, сосчитал до шестидесяти и еще раз отстучал условный код. И тут на верхней улице послышался стук копыт, а чуть позже тишину разорвали встревоженные голоса. Раздались крики, затрубил сигнальный рог. Вверху и на основной нижней улице замелькали факелы. Где-то в стороне забили боевые барабаны.

Внезапно ставни распахнулись. Едва не получив удар в лицо, Кикаха быстро пригнулся. В комнате было темно, но он уловил неясные очертания женского лица и голого тела. От женщины исходил запах чеснока, жареной рыбы и подгнившего сыра, столь любимого всеми тишкветмоаками. Кикахе никогда не удавалось примирить красоту выделанного жадеита с этим зловонием, исходившим от людей. А во время первого визита к Клататол он вообще оконфузился. Но он просто ничего не мог с собой поделать — ассоциации иногда вызывают очень нежелательный результат.

Теперь же этот запах говорил ему о Клататол, прекрасной и одновременно отвратительной, как ее сыр. Или лучше сказать, как ее похабный язык. Судя по всему, темперамент воровки по-прежнему оставался горячим, как исландский гейзер.

— Шш-ш! — шепнул Кикаха. — Нас могут услышать соседи!

Клататол извергла еще одну скотологическую и богохульную серию проклятий.

Кикаха зажал ей рот рукой, откинул голову женщины назад и напомнил, что без труда может сломать ей пару позвонков. Оттолкнув Клататол в глубь комнаты, он влез в окно, прикрыл ставни, а затем повернулся к своей хозяйке и помог ей встать на ноги. Женщина молча достала масляную лампу и зажгла ее. При слабом мерцающем свете она приблизилась, покачивая бедрами, прильнула к Кикахе, обвила его руками и начала целовать в лицо, шею и грудь. Слезы стекали по ее щекам, и она сквозь рыдания шептала нежные слова.

Кикаха тоже целовал ее в ответ, стараясь не замечать тяжелого дыхания, в котором смешались запахи чеснока, перегара и гнилого червивого сыра.

— Ты одна? — тихо спросил он.

— Разве я не поклялась, что буду хранить тебе верность? — удивилась она.

— Да, но я о таком и мечтать не мог. Это была твоя идея. Тем более, мы оба знаем, что ты не прожила бы без мужчины и недели.

Она рассмеялась и повела его в заднюю комнату. Помещение, похожее на куб, с потолком в форме купола, служило ей спальней и рабочим кабинетом. Здесь она планировала свои контрабандные операции и распределяла товар. Мебель почти отсутствовала, а предметом первой необходимости являлась кровать, которая состояла из деревянного остова, кожаных натянутых ремней и наваленной на них кучи мехов и оленьих шкур. Кикаха лег на постель. Заметив, что он выглядит усталым и голодным, Клататол пошла на кухню. Он крикнул ей вслед, что его устроит сушеная говядина, хлеб и вода. Еще он попросил фруктов, если только они у нее есть. Одним словом, все, кроме сыра. Местный сыр он не переносил — ни запаха, ни его червей.

Набив рот, он попросил ее рассказать о вторжении. Клататол сидела на постели и кормила гостя из своих рук. Она хотела возобновить их любовную связь, прерванную несколько лет назад, но Кикаха охладил ее пыл, сказав, что в его положении люди обычно думают о собственной жизни, а не о любви.

Несмотря на прочие недостатки, Клататол отличалась практичностью и, возможно, поэтому согласилась немного повременить. Она встала, надела блузу, украшенную зелеными, черными и белыми перьями, затем накинула на себя розовый хлопчатобумажный плащ. Пополоскав рот вином, разбавленным десятью частями воды, она положила на язык кусочек благовоний, села рядом с Кикахой и начала рассказывать.

Клататол обитала на самом дне общества и имела доступ к тайным информационным каналам уголовного мира. Но даже она не могла рассказать того, что он хотел знать. Завоеватели появились как бы из ниоткуда и полились сплошным потоком из задних покоев храма Оллимамла. Они смели охрану, ворвались во дворец и захватили семью императора, подавив сопротивление телохранителей, а затем и сил гарнизона.

Захват Таланака спланировали и исполнили почти идеально. Пока второй предводитель, фон Свиндеберн, удерживал дворец и занимался преобразованием полиции и войск Таланака, фон Тарбет повел непрерывно возраставшее число захватчиков на штурм города.

— Все парализовано, — рассказывала Клататол. — Нападение оказалось абсолютно неожиданным. Эти белые воины в доспехах выливались потоком из храма Оллимамла… как будто их посылал сам Властитель. И у наших ратников просто опускались руки.

Горожан и полицию, которые пытались организовать сопротивление, безжалостно перебили. Остальное население укрылось по домам, а когда слух о вторжении достиг нижних улиц, многие бежали через мосты на другую сторону реки. Но вскоре все пути отхода были перекрыты.

— Странная вещь… — сказала Клататол. Она немного поколебалась, но решила закончить фразу: — Складывается такое впечатление, что им абсолютно нет дела до наших богатств и власти над городом. Ты мог бы назвать захват Таланака побочным следствием. Я правильно повторила твои слова? Мне кажется, они захватили город только потому, что считают его садком, в котором плавает золотая рыбка.

— Ты имеешь в виду меня? — спросил Кикаха.

Клататол кивнула:

— Я не знаю, зачем ты им так сильно понадобился. Но может быть, это известно тебе?

— Нет, — ответил Кикаха. — Кое о чем догадываюсь, но точно не знаю. Мои домыслы лишь собьют тебя с толку и займут время. А мне сейчас нужно выбраться из города и бежать. И здесь, любовь моя, без твоей помощи не обойтись.

— Тогда полюби меня, — попросила она.

— С радостью, будь у нас время.

— Я могу спрятать тебя в таком месте, где у нас будет сколько угодно времени, — сказала она. — Конечно, там есть и другие люди…

Ее последние слова пробудили в Кикахе подозрительность. Ему не хотелось быть с ней грубым, особенно в сложившейся ситуации, но она понимала только язык силы. Схватив ее запястье, он резко выкрутил его. Лицо Клататол исказилось от боли, и она попыталась вырвать руку.

— Какие другие люди?

— Прекрати делать мне больно, и я скажу. Может быть, скажу. Вот если поцелуешь, то точно скажу.

Дело стоило того, чтобы потратить несколько секунд, поэтому он ее поцеловал. Аромат благовоний, исходивший изо рта Клататол, наполнил ноздри Кикахи и пробрал его до кончиков ног. Он почувствовал легкое опьянение и на миг решил отдаться в плен ее ласк.

Но разум взял свое — он засмеялся и мягко отстранился от нее.

— Ты по-прежнему самая красивая и желанная женщина из всех, кого я видел, а мне встречались тысячи и тысячи красавиц. Я сожалею, Клататол. По улицам шагает смерть, и она ищет меня.

— Интересно, что ты скажешь, когда увидишь ту, другую женщину… — начала она.

Клататол застенчиво опустила взор, и ему снова пришлось сжать ее руку, напоминая, что любые недомолвки будут автоматически приводить к страданиям. Она не обижалась — возможно, потому, что в ее понимании эротическая любовь всегда включала некоторую долю грубости и боли.

За несколько дней[8] до вторжения войск фон Тарбета из внутренних покоев храма Оллимамла выбежали трое светлокожих чужаков. Первой появилась черноволосая женщина. Клататол — ужасно ревнивая и резкая в суждениях — назвала ее самой прекрасной на свете. Позже к женщине присоединились двое мужчин — огромный толстяк и дохляк-коротышка. Все трое носили странную одежду, и никто из них не говорил по-тишкветмоакски. Между собой они разговаривали на вишпавамле — литургическом языке жрецов. Так уж получилось, что воры, укрывшие троих чужаков, знали лишь несколько слов священного языка, да и то, в основном, из молитв и повседневных восхвалений.

Кикаха понял, что Клататол говорила о властителях. Именно их язык Вольф ввел в этом мире как священный.

Бегство от фон Тарбета указывало на то, что они лишились собственных вселенных и проникли в многоярусный мир в поисках спасения. Но каким образом такой незначительный король, как фон Тарбет, мог вмешаться в дела властителей?