Вскоре Вольф, Хрисеида и Лувах перебрались на космический корабль. Звездолет поднялся по стволу пусковой шахты на вершину дворца и устремился к вратам, спрятанным в горах планеты кенготемпусов. И только тогда Хрисеида поведала Роберту о том, как Вале удалось выманить ее из родного замка и перенести в этот мир.

— Меня разбудил гексакулум, — рассказывала она. — Ты еще спал. Голос Валы предупредил, что, если я попытаюсь разбудить тебя, ты будешь убит самым страшным образом. Но Вала сказала, что я могу спасти тебя, беспрекословно выполнив все ее инструкции.

— Ты просто не знала о ее подлой натуре, — сказал Вольф. — Если бы она могла мне как-то навредить, то сделала бы это без промедления. И мне кажется, в тот момент ты перепугалась за меня. Прекрасно понимая, что ее слова могут оказаться пустой болтовней, ты все-таки не решилась рисковать моей жизнью.

— Да. Я хотела закричать, но испугалась, что она может исполнить свои угрозы. Я так боялась за тебя, что совсем потеряла голову. И мне пришлось войти в указанные ею врата, которые вели на нижний уровень нашей планеты. Перед уходом по ее приказу я отключила систему тревожной сигнализации и забрала рог. Вала встретила меня в пещере по другую сторону врат. Мы прошли в поджидавший нас гексакулум и оказались в этой вселенной. Остальное ты уже знаешь.

Роберт передал управление Луваху, после чего обнял и поцеловал Хрисеиду. Она заплакала, и у Вольфа тоже навернулись слезы на глаза. Его переполняла радость от того, что он вернул ее живой и здоровой; от того, что кончилась невероятно напряженная битва за жизнь любимой женщины. Но это были и слезы скорби по погибшим братьям и сестре. Облик взрослых и безжалостных властителей рассеялся в небытии минувших дней, и он снова видел их детьми, с которыми провел лучшее время жизни. Он оплакивал светлые чувства и взаимную детскую любовь. Он горевал о потере близких, которые так и не стали близкими.

Под зеленым небом и желтым солнцем, на черном жеребце с темно-красной гривой и голубым хвостом, Кикаха скакал навстречу судьбе.

Сто дней назад, за тысячу миль отсюда он покинул деревню хроваков — людей «медвежьего народа». Устав от охоты и простой жизни, Кикаха соскучился по манерам и, более того, по вкусу цивилизации. В конце концов он решил заточить острие интеллекта. К тому же у тишкветмоаков, единственного цивилизованного народа на этом уровне, имелось еще много такого, чего он не знал.

Поэтому, оседлав и снарядив в дорогу двух коней, Кикаха попрощался с вождями и воинами, расцеловал своих жен и позволил им взять себе новых мужей, если он не вернется в течение шести месяцев. Верные жены пообещали ждать его вечно, но их слова вызвали у Кикахи улыбку — они поклялись в этом и своим прежним мужьям, перед тем как те ушли по тропе войны и больше не вернулись.

Некоторые воины хотели проводить его через горы до самых Великих прерий, но он отказал в их просьбе и уехал один. Ему потребовалось пять дней, чтобы преодолеть перевал. А потом он потерял еще один день, сбивая со следа двух молодых воинов из племени вакангишушей. Очевидно, они ждали его на перевале Черной ласки несколько месяцев, зная, что однажды Кикаха будет проезжать по этой тропе. Из всех наиболее желанных скальпов сотни лучших воинов пятидесяти народностей Великих прерий и приграничных горных хребтов волнистые волосы Кикахи считались самым ценным трофеем. Не меньше двухсот храбрецов пытались подстеречь Кикаху и заполучить его скальп, но никто из них не вернулся живым. Многие боевые отряды забирались в горы, чтобы атаковать укрепленную частоколом крепость, которую хроваки возвели на высоком холме. Они надеялись застать «медвежий народ» врасплох и добыть в бою голову величайшего из воинов. Но лишь большой набег ошангстевов — племени полуконей — оказался близок к успеху. Весть об этом набеге и о победе над ужасными кентаврами облетела сто двадцать девять племен прерий. Ее воспевали на советах старейшин и в вигвамах вождей во время Кровавых фестивалей.

Два вакангишуша, удерживая почтительную дистанцию, по-прежнему шли по следу. Они хотели дождаться момента, когда Кикаха устроится на ночлег. Смельчаки вели себя тихо и осторожно. И они могли бы преуспеть там, где потерпели неудачу остальные, но красный ворон, размером с орла, спустился в сумерках с небес и дважды каркнул, пролетая над Кикахой.

Птица зависла над одним из спрятавшихся храбрецов, сделала двойной круг, подлетела к дереву, за которым припал к земле второй воин, и вновь описала два круга. Кикаха с улыбкой наблюдал за ней, радуясь тому, что не пожалел труда на приручение разумной птицы. Той ночью он пронзил стрелой первого индейца, который подкрался к его стоянке, а тремя минутами позже заколол ножом второго.

У него возникло искушение отклониться от намеченного маршрута миль на пятьдесят и швырнуть копье позора с привязанными к нему скальпами воинов прямо в середину лагеря враждебных вакангишушей. Подобными подвигами он завоевал себе имя Кикахи — божественного ловкача и обманщика — и теперь при каждом удобном случае старался поддерживать свою репутацию. Однако на этот раз он решил отказаться от подобного удовольствия. Образ Таланака, города-горы, манил его, как драгоценный камень, сиявший в свете костра.

Поэтому Кикаха удовлетворился тем, что повесил оба оскальпированных трупа вниз головами на толстой ветке дерева, и снова поскакал на восток, сохранив тем самым жизни нескольким вакангишушам, а возможно, и собственный скальп. Кикаха любил прихвастнуть своей хитростью, быстротой и силой, но сам он понимал, что никто не застрахован от поражения и гибели.

Когда-то его называли Полом Янусом Финнеганом. Он родился в Терре-Хоте, штат Индиана, на планете Земля, в ближайшей отсюда вселенной. (А все вселенные примыкают друг к другу.) При росте в шесть футов и один дюйм он весил сто девяносто фунтов и, несмотря на реальный возраст, выглядел мускулистым и широкоплечим молодым человеком. Его загорелую кожу покрывали медные пятнышки веснушек, а также более трех дюжин глубоких или мелких шрамов, которые виднелись на лице и других частях тела. Густые и волнистые волосы цвета расплавленной бронзы доходили до плеч и были заплетены на этот раз в две тугие косички. Светло-зеленые глаза, вздернутый нос, длинная верхняя губа и раздвоенный подбородок придавали лицу веселое и добродушное выражение.

Головную тесьму из львиной шкуры украшали торчавшие вверх медвежьи зубы, а с правой стороны располагалось длинное черно-красное перо из хвоста ястреба. Ожерелье из больших львиных зубов свисало на обнаженную грудь. Пояс из медвежьей шкуры, расшитый бирюзовым бисером, поддерживал брюки из кожи пятнистого оленя. Наряд завершали мягкие и удобные мокасины. С каждой стороны пояса свисали ножны. В одних находился длинный стальной нож, в других — небольшой и хорошо сбалансированный метательный нож.

Кикаха использовал стремена и седло облегченного типа, которые племена прерий ввели недавно в употребление вместо одеял. В одной руке он сжимал копье, в другой — поводья. Колчаны и кожаные сумки, притороченные к седлу, содержали разнообразное оружие, а на деревянном седельном крюке висел небольшой круглый щит с нарисованной головой рычавшего медведя. Ближе к крупу крепилась свернутая накидка из медвежьей шкуры, в которой хранилась походная утварь для приготовления пищи. На другом седельном крюке, в плетеной корзине, висел глиняный кувшин с водой.

Вторая лошадь, бежавшая позади, несла седло, кое-какое оружие и легкое снаряжение.

Кикаха не торопясь спускался с гор. Тихо насвистывая мелодии этого мира и песни родной Земли, он ни на секунду не терял бдительности: внимательно осматривал местность, лежавшую впереди, и часто оглядывался назад.

Желтое солнце над головой медленно двигалось по дуге в безоблачном светло-зеленом небе. Воздух казался сладким от аромата белых цветов, сосновых игл и слабого запаха, исходившего от изредка встречавшихся кустов с пурпурными ягодами.