Река Ватцеткол начиналась из бокового русла великой Газирит, которая пересекала страну хамшемов в Дракландии на монолите Абхарплунты. Петляя по густым джунглям, она доходила до самого края уровня, врывалась в узкий каньон, прорезанный за столетия в твердой скале, и падала вниз сплошной стеной воды. Достигая подножия отвесного склона, высота которого равнялась ста тысячам футов, потоки гигантского водопада превращались в водяную пыль. Облака, клубившиеся на середине монолита, скрывали от людских глаз брызги и пену, а основание утопало в стене тумана. И те, кто посмел войти в него, говорили, будто там темнее ночи, а сырость настолько плотна, что мешает дышать.

В миле или двух от скалы монолита сырое марево кончалось, и туман снова конденсировался в воду, возрождая реку. Поток с ревом мчался по узкому руслу среди глыб известняка, а чуть позже расширялся и петлял по равнине около пяти сотен миль. Пройдя прямой отрезок протяженностью в двадцать миль, река разветвлялась и, обогнув с двух сторон скалистую гору, вновь сливалась в единое русло. Затем она резко сворачивала на запад и через шестьдесят миль исчезала в огромной пещере, проникая по сети подземных каналов внутрь монолита, на вершине которого находился ярус Америндии. Только властитель Вольф, Кикаха и орлицы Подарги знали, где она выходила наружу.

Гора, которую огибала река, состояла из одной сплошной глыбы жадеита.

Создавая эту вселенную, Ядавин выплавил пирамиду в три тысячи футов высотой. Жадеит с примесями нефрита представлял собой умопомрачительную гамму полос яблочно-зеленого, изумрудного, коричневого, розовато-лилового, желтого, голубого, серого, красного и черного цветов с различными оттенками. Ядавин установил пирамидальную скалу на краю Великих прерий и направил русло реки вокруг ее основания.

Тысячи лет жадеитовая гора оставалась неприкосновенной. Лишь птицы гнездились на ней, и рыбы вились у ее подножия среди холодных и скользких водорослей. Когда в этот мир через врата-ловушку пришли предки современных америндейцев, они наткнулись на жадеитовую гору и сделали ее своим божеством. Но кочевые племена предпочитали селиться на почтительном расстоянии — как можно дальше от нее.

Чуть позже властитель перенес к жадеитовой горе могучий и цивилизованный народ из древней Мексики. По словам Ядавина (ставшего впоследствии Вольфом), это произошло около тысячи пятисот земных лет назад. Невольные переселенцы могли принадлежать к той цивилизации, которую в современной Мексике считают эпохой ольмеков. Но они называли себя тишкветмоаками. Этот удивительный народ, облюбовав пирамиду, построил деревянные дома и бревенчатые стены вдоль западного и восточного берегов реки. Они дали горе имя своего бога-ягуара, и с тех пор называлась Таланак.

Кочульти (буквально, дом бога), или попросту храм Тошкуни — богини письма, математики и музыки — находился на полпути к пирамидальной вершине ступенчатого города. Портал храма выходил на улицу Общих Благословений и снаружи выглядел довольно невыразительно. Фасад, изображавший лицо Тошкуни — птицы-ягуара — едва выделялся на склоне горы. Как и все другие внутренние помещения города, храм создали и украсили резьбой по камню с помощью притирания и сверления. Жадеит нельзя отколоть или стесать; его можно только сверлить. Но большая часть работы по созданию каменных шедевров искусства делалась с помощью притирания. Трение рождало очарование и полезность.

Для создания храма потребовалось несколько поколений рабов, которые притирали черно-белый жадеит, используя вместо наждака раздробленный корунд, стальные и деревянные инструменты. Рабы выполняли основную черновую работу, а потом за дело принимались мастеровые и художники. Тишкветмоаки утверждали, что в каждом камне сокрыта форма, выявление которой является праведным делом — тем более если речь шла о городе Таланаке.

«Боги прячут, человек находит», — говорили зодчие.

Пройдя в проем двери, который сжимали кошачьи клыки Тошкуни, посетитель храма попадал в огромную пещеру. Она освещалась сотней бездымных факелов и солнечным светом, который проникал через отверстия в потолке. За красно-белой жадеитовой перегородкой, высота которой доходила до пояса, стоял хор послушников, облаченных в черные мантии. Их выбритые головы были окрашены в алый цвет. Хор возносил молитвы великой богине Тошкуни и властителю мира Оллимамлу.

В каждом из шести углов помещения находился алтарь в форме зверя, птицы или молодой женщины, стоявшей на четвереньках. На поверхности алтарей виднелись изображения картограмм, небольших фигурок животных и абстрактных символов — результат многих лет самоотверженного труда и неутолимой страсти. На одном из алтарей лежал изумруд величиной с голову взрослого мужчины, и история камня имела непосредственное отношение к Кикахе. Откровенно говоря, его терпели в Таланаке только из-за этого изумруда. Однажды камень выкрали из храма, но Кикаха выследил хамшемских разбойников и, догнав их на следующем уровне, вернул изумруд — хотя и не бесплатно. Впрочем, это другая история.

Кикаха находился в библиотеке храма. Огромный зал располагался в глубине горы, и посетители попадали сюда только через общий алтарный зал и длинный широкий коридор. Помещение освещалось солнечным светом, который вливался сквозь шахты в потолке, но, в основном, здесь пользовались факелами и масляными лампами. Стены сверлили и терли до тех пор, пока не возникло несколько тысяч небольших ниш. Теперь в них хранились тишкветмоакские книги — вернее, свитки из сшитых вместе овчин. К каждому концу свитка крепился цилиндр из черного дерева. Цилиндр в начале книги закрепляли на высокой жадеитовой раме, и человек, стоя перед ней, разматывал свиток в процессе чтения.

Кикаха устроился в самом освещенном углу помещения — как раз под отверстием в потолке. Одетый в черное, жрец Такоакол объяснял Кикахе значение некоторых картограмм. Во время прошлого визита Кикаха усердно изучал письменность тишкветмоаков. В тот раз ему удалось запомнить только пятьсот рисунков-символов, а для беглого чтения требовалось знать, по крайней мере, пару тысяч.

Такоакол многозначительно поднял палец, выкрашенный в желтый цвет, и постучал длинным ногтем по символу дворца могущественного миклосимла — императора тишкветмоаков.

— Подобно дворцу властителя, который стоит на вершине самого верхнего уровня мира, дворец миклосимла венчает высочайший уровень Таланака, величайшего из городов мира.

Кикаха ему не возражал. Когда-то столица Атлантиды — страны, занимавшей внутреннюю часть предпоследнего по высоте уровня — в четыре раза превосходила Таланак по численности жителей и своему великолепию. Но прежний властитель разрушил ее, и теперь руины прекрасного города заселили летучие мыши, птицы и ящерицы.

— Но там, где у мира пять уровней, — продолжал жрец, — Таланак имеет трижды по трижды три уровня, или улицы.

Жрец поднял руки к груди, сложил кончики пальцев в молитвенном жесте и, прикрыв раскосые глаза, нараспев произнес проповедь о магических и теологических свойствах тройки, семерки, девятки и цифры двенадцать. Кикаха не прерывал его, хотя и не понимал большую часть особых технических терминов.

И тут из коридора до него донесся странный лязгающий звук. Он прозвучал лишь раз, но Кикахе хватило и этого. Тот, кто знаком с наукой выживания, не нуждается во втором предупреждении. Жизнь в диком и жестоком мире пропитала его тело раствором разумного беспокойства. И, наверное, поэтому даже в моменты отдыха и любовных утех он всегда сохранял бдительность и готовность к действию. Останавливаясь в каком-нибудь месте, будь это даже безопасный и сотни раз проверенный дворец властителя, он неизменно проверял сначала все возможные пути отхода и укрытия для засад.

Вот и сейчас он знал, что в этом городе и особенно в святилище храмовой библиотеки ему не может угрожать никакая опасность. Но сколько раз в его жизни случалось так, что причин для беспокойства не было, а опасность вдруг грозила превратиться в неотвратимую смерть.