— Теперь мы знаем, что Кикахи с ними нет, — сказал Маккей. — Что будем делать дальше?

— Мы еще не видели их всех, — ответила Анана. — Возможно…

— Вряд ли одному племени удалось схватить их обоих, — нетерпеливо произнес Уртона. — Нам надо спешить, Анана. Если мы срежем угол через лес, то оставим их далеко позади.

— Я подожду, — ответила она.

Уртона возмущенно фыркнул и плюнул на землю.

— Меня тошнит от твоей болезненной страсти к лебляббиям.

Анана даже не потрудилась ответить. Однако вскоре караван проехал мимо, и она печально вздохнула.

— Теперь ты готова идти? — с усмешкой спросил Уртона.

Она кивнула и, помолчав, задумчиво добавила:

— А ведь Орк может знать, где искать Кикаху.

— Что? Но ты же не хочешь… Анана, не сходи с ума!

— Я собираюсь пойти за ними и вытащить Орка из беды.

— И все это только из–за того, что он может что–то знать о твоем чертовом лебляббии?

— Да!

Покрасневшее лицо Уртоны исказилось от ярости. Анана догадывалась, что помимо крушения надежд он испытывал сейчас страх и отвращение. Властитель не понимал ее любви. Он не понимал, как можно любить обычного землянина — потомка существ, выращенных в лабораториях. То, что его племянница связалась с таким ничтожеством, как Кикаха, наполняло его ужасом и отвращением. Уртону не пугал отказ Ананы следовать за ним, и он не боялся неожиданной атаки. Нет, его терзало предчувствие, что и он, возможно, будет совращен какой–то смазливой лебляббией. Анана знала, почему его пугала эта непонятная любовь. Он боялся самого себя.

Впрочем, в своих рассуждениях она часто доходила до абсурда. Надо же!

Уртона и любовь…

Какие бы чувства ни бушевали в груди ее дяди, он, видимо, совсем лишился рассудка. Его лицо превратилось в багровую маску гнева. В глазах появилось что–то хищное, тигриное. Он взревел и бросился на племянницу, сжимая древко копья с отточенным кремневым наконечником.

Уртону отделяло от Ананы десять шагов. Но он упал, не одолев и пяти. Копье выпало из рук. Властитель повалился спиной в густую траву. Из его солнечного сплетения торчала рукоятка топора. В тот же миг Анана выхватила нож. Маккей застыл на месте, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. Она по–прежнему не могла понять, на чьей же он стороне.

Судя по всему, его потрясла не столько сама стычка, сколько та быстрота, с которой она началась и закончилась.

Кому бы он ни симпатизировал поначалу, теперь его жизнь целиком зависела от Ананы. Конечно, Маккей мог бы найти дворец и без ее помощи. Но он не сумел бы пробраться внутрь. И даже чудом попав туда, он все равно остался бы на этой планете, потому что не знал, как активировать врата.

Увидев испуг на его лице, Анана поняла, что негр над этим еще не задумывался. Пока он гадал, убьет она его или оставит в живых.

— Я думаю, мы с тобой заодно, — сказала она. — Во всяком случае, цель у нас одна и та же.

Он начал успокаиваться, но за минуту до этого его кожа казалась голубовато–серой.

Анана подошла к дяде и вырвала топор из его груди. Лезвие вошло неглубоко, и из раны потекла кровь. Рот Уртоны открылся, глаза остекленели, кожа стала бледно–серой. Однако он еще дышал.

— Конец долгих и неприятных отношений, — констатировала Анана, вытирая лезвие о траву. — И все же…

— Что? — шепотом спросил Маккей.

— В детстве я очень любила его. Тогда он был совсем другим — добрым и милым. Мы все тогда были другими. Кто же знал, что долголетие, солипсизм и скука превратят нас в бездушных чудовищ. Мы обладали такими силами, которых вы, земляне, даже представить себе не можете…

Ее голос утих, словно погрузился в невообразимо далекое прошлое.

Маккей по–прежнему старался не делать лишних движений.

— А что будет с ним? — спросил он, указывая на неподвижную фигуру.

Анана посмотрела вниз. Рой мух кружил над Уртоной и покрывал его рану зеленой жужжащей массой. Через какое–то время запах свежей крови привлечет сюда хищников, и тело ее дяди растерзают на части. Возможно, тогда он будет еще жив.

Ей вспомнились вечера на их родной планете, когда Уртона подбрасывал ее в воздух, целовал в пухлые щечки или приносил подарки. В те дни он только приступал к созданию своего первого мира. И вот владыку нескольких вселенных постиг такой жалкий конец… Он лежал на спине, его кровью питались насекомые, а где–то рядом уже крутилась стая собак, готовых вонзить в умиравшую плоть клыки и когти.

— Может быть, лучше прекратить его страдания? — спросил Маккей.

— Пока он жив, у него есть надежда, — сказала она. — И у меня нет желания резать ему горло. Я оставлю рядом с ним оружие и грегга. Если у него хватит воли и сил, он сможет воспользоваться ими. Возможно, я потом пожалею об этом, но сейчас…

— Он мне тоже не нравится, — сказал Маккей. — И все же, на мой взгляд, нехорошо подвергать его таким мучениям.

— И это говорит человек, убивавший людей за деньги? — спросила она. — Скольких ты погубил, чтобы получить свое вознаграждение?

Маккей покачал головой:

— Все это осталось в прошлом. На Земле у жизни другая цена. Но даже там я не находил смысла в жестокости.

— Мы люди, и нами обычно управляют эмоции, а не разум, — сказала она.

— Поехали. Нам пора.

Анана прошла мимо Маккея, намеренно подставляя себя. Она сомневалась, что он нападет на нее, и Маккей действительно отступил на шаг, словно боялся ненароком прикоснуться к властительнице.

Они сели в седла, проскакали через лес к побережью и, срезав угол, обогнали караван на целую милю. Анана ни разу не оглянулась. Выехав из леса, они увидели на берегу только птиц, лисиц и амфибий, которые поедали мелких рыб, выброшенных на берег. Оба «лося» фыркали и раздували бока. Долгий путь без сна и пищи лишил их сил.

Они напоили животных и позволили им общипать несколько кустов.

— Надо вернуться в лес, — сказала Анана. — Оставим мусоидов на какой–нибудь поляне, а сами спрячемся за деревьями у пляжа. В какую бы сторону они ни свернули, мы пропустим их и поедем следом на безопасном расстоянии.

С приходом «сумерек» племя выехало на морской пляж. Люди с радостными криками вбегали в волны, ныряли, плескались и веселились. Потом мужчины начали ловить копьями рыбу, а чуть позже племя устроило большой пир.

Когда наступила «ночь», дикари углубились в лес неподалеку от того места, где спрятались Анана и Маккей. Те предусмотрительно отошли подальше в чащу. Увидев, что туземцы укладываются спать, Анана немного успокоилась. Вряд ли племя стало бы разбивать здесь постоянный лагерь, но до «рассвета» их караван будет оставаться под защитой леса. Берег моря таил в ночное время большую угрозу — там могли проходить другие племена.

Не сомневаясь в добрых намерениях своего спутника, Анана, тем не менее, выбрала для сна такое место, где ее бы никто не нашел. Вернее, Маккей мог бы найти ее при большом желании, но, чтобы добраться до нее, ему пришлось бы залезть на дерево. Срубив несколько ветвей, она уложила их на два больших сука и устроила себе уютное гнездышко.

Как и во все прошлые «ночи», поспать спокойно ей не удалось. Анану пугали крики животных и птиц. Дважды она просыпалась в холодном поту от кошмаров.

Сначала ей приснился дядя — голый и истекающий кровью. Стоя над ней, он протягивал к ее горлу скрюченные пальцы, и из раны на его груди вылетали большие зеленые мухи. Застонав от ужаса, Анана проснулась.

А потом ей приснился Кикаха. Она брела по мрачной менявшейся равнине этого мира. Взглянув на затопленную низину, Анана увидела его побелевший труп. Зарыдав, она склонилась над ним, и Кикаха открыл глаза. Он вскочил и с усмешкой закричал: «Пошутил! Пошутил!» Кикаха все время ускользал от нее, а она бежала за ним и просила остановиться. Потом они мчались на коне, но вороной жеребец под ними не скакал, а прыгал, как кенгуру. Проснувшись, Анана поймала себя на том, что по–прежнему двигала бедрами вперед и назад Все внутри ее звенело от радости.