«Зураб сказал…» Зураб сказал: Металл проснуться должен, Чтоб музыку отдать колоколам. А до того он, словно царь, низложен, И ждет мелодий молчаливый Храм. Зураб сказал: Нет ничего прекрасней, Чем сумеречный звон колоколов, Когда закат под эти ноты гаснет, И всё понятно, и не надо слов. И вот над возродившимся собором Поплыл впервые колокольный звон. И тихо замер потрясенный город, Как будто исповедовался он. Минует всё. Останется искусство И к Богу устремленные глаза. Металл проснулся от чужого чувства, Как в небе просыпается гроза. И я стою, как пушкинский Евгений, Пред новою загадкою Петра, Вновь убеждаясь – всё, что может гений, Понятно только гениям добра. 1999 «Еще холста он не коснулся…» Еще холста он не коснулся, Но холст его преобразил. Он виновато улыбнулся, Как будто нас уйти просил. В лучах волнения и света Плывут его полутона. И никого с ним рядом нету, А есть восторг и тишина. Играла музыка… Художник Шел сквозь печаль и торжество. О, сколько мир искусству должен! Хотя не должен ничего. 1993 «В отеле, где живем мы…» В отеле, где живем мы, Из окна Прекрасный вид: Серебряные горы, Лесистые холмы И белизна Нетронутого снега… И узоры Причудливо заснеженных ветвей. И лыжники – как гномы, — У которых Одежда новогодних фонарей. А ночью над горами синий холод. И лунный свет. И таинство снегов. И небосвод, что звездами исколот. И чуткий скрип невидимых шагов. Как хорошо порой уединиться, — Ни суеты, ни телефонных встреч, — И ощутить себя свободной птицей. И это ощущение сберечь. 1995 Франкония, США «Я брожу по майскому Парижу…» Я брожу по майскому Парижу. Жаль, что впереди всего три дня. Все надеюсь, что еще увижу Женщин, изумивших бы меня. Я искал их при любой погоде… Наконец всё объяснил мне гид: Что пешком красавицы не ходят. И сменил я поиск Афродит. На такси за ними я гонялся, На стоянках все смотрел в окно. По бульварам, словно в старом вальсе, Обгонял я модные «Рено». Я искал их – черных или рыжих… Но не повезло мне в этот раз. До сих пор не верю, что в Париже Женщины красивей, чем у нас. 1997 «Властители дум ненавидели власть…» Властители дум ненавидели власть… Теперь же иные у них отношенья. И новая власть им по вкусу пришлась, Ирония вдруг поменяла мишени. И бывший бунтарь, затихающий бард, Свободу свою не предавший ни разу, Теперь комплименты выслушивать рад, Не сразу поняв, что всучили награду. И Пушкина некогда царь приручал, Да только напрасно… А нынешний «гений», Чей голос Систему в сердцах раскачал, Готов преклонить перед властью колени. 1993 Памяти друга Юры Григорьева Ты прости друзьям свой смертный час. Ты прости – предчувствий не хватило, Чтобы кто-то, за тобой умчась, Уберег тебя от черной силы. У дороги положу цветы, Где навек твое померкло небо. Господи, ну как же всё нелепо! Как жестоко – эта смерть и ты. Я сказать при жизни не успел, Как ты в дружбе нашей был надежен. И до главных помыслов и дел, Может быть, всего полдня не дожил. Я тебе при жизни не сказал Этих слов… Я не успел при жизни. Кто же думал, что так будет мал Путь твой – от рождения до тризны. Кто же знал, что ты в последний раз Бросил взгляд на свет родимых окон. На твоей дороге одиноко, Как в душе у каждого из нас. Все мы перейдем свою межу. И, когда я вытяну свой жребий, Всё, что не сказал тебе, – скажу, Только бы нам встретиться на небе. 1993 «Вся страна играет в лотерею…» Вся страна играет в лотерею. И организаторы ее Думают, что станем мы добрее, Выиграв зарплату иль жилье. Может быть, и выиграет кто-то. Большинству же выпадет билет С той же бесконечною работой, При которой крупных денег нет. Но страна играет в лотерею Около отчаянья и бед. Не придумав ничего мудрее — Верит в чудо… А его всё нет. 1991 |
