Уже стемнело, когда к последней заставе подъехали два всадника. Один — молодой энергичный есаул, другой — немного растерянный медлительный капитан. За всадниками тянулась длинная вереница саней, охраняемая полсотней казаков.

На требование часового капитан назвал пароль. Есаул предъявил разрешение на вывоз соли, подписанное генералом Улагаем. Часовые пожелали всадникам счастливого пути, и скоро обоз скрылся в ближайшей лощине, а затем растаял в заснеженной безбрежной степи.

Четвертой кавдивизии во взаимодействии с шестой было приказано первой войти в Ростов. Едва ускакал порученец Буденного, комдив-четыре Ока Иванович Городовиков стал советоваться со своими штабными: кого послать в разведку?

— Для этого дела лучше Дундича не подберешь, — сказал начальник штаба.

— Знаю, знаю, — согласился Городовиков и с сожалением добавил: — Но Дундич теперь назначен командиром дивизиона для особых поручений при командарме. Да к тому же он еще из госпиталя не вышел.

— Уже вышел, — раздался радостный окрик с порога.

Все повернулись к двери. Там стоял улыбающийся Дундич.

После ранения под Воронежем, когда он в густом тумане напоролся на казаков из охраны генералу Шкуро, Ивана Антоновича не видели в штабе четвертой дивизии.

…В то утро улицы освобожденного Воронежа, словно реки в половодье, бурлили от шествий ликующих горожан, а Иван Шпитальный с группой бойцов в тревоге и тягостных раздумьях переезжал от полка к полку, от лазарета к лазарету, надеясь что-то узнать о своем командире.

Дундича они нашли в беспамятстве на узкой аллее парка, сбегающей к Вороне. Он привалился к заиндевелому карагачу, очевидно пытаясь подняться. Но сил не хватило. Шпитальный еще издали узнал огненно-рыжего Мишку. Верный конь, продрогший за ночь, продолжал стоять над недвижным Дундичем, согревая его своим дыханием. А вокруг, пугаясь людских голосов, понуро бродили длиннохвостые лошади, чьи хозяева еще вчера лихо гарцевали перед генералом и господами офицерами, клянясь не пустить красных кавалеристов в Воронеж. И вот сегодня они бездыханно лежат на припорошенной колючим снегом жесткой земле. Шпитальный с товарищами насчитали двадцать четыре трупа. Это было невероятно, сказочно. Они знали, что их командир вступал в бой с пятью, шестью, даже с десятью кадетами, но чтоб один против двадцати четырех — в такое не верилось.

И тем не менее, это было так.

А через день, когда в госпитале побывал корреспондент губернской газеты «Коммуна», о подвиге легендарного серба узнали все.

Но молодой закаленный организм все выдюжил, превозмог. И вот Иван Антонович вновь уже в боевых порядках родной конницы. Узнав, что штаб Городовикова разместился в двухэтажном особняке, недалеко от собора, Дундич поспешил туда, надеясь услышать, где сейчас его полк, его друзья-товарищи.

Городовиков встретил Дундича по-отечески. Пошел ему навстречу, крепко обнял, облобызал.

— Ну рад. Ну рад я, Ванюша! — тихо и ласково говорил Ока Иванович. — Вовремя ты пришел. Идем на Ростов!

То ли от мороза, то ли от волнения бледное лицо Дундича порозовело. Он крепко пожимал руки товарищей и говорил:

— Ростов — красота! Даешь Ростов!

Когда волнение немного улеглось, Городовиков спросил:

— Командарм тебя видел?

— Нет. — Большие глаза серба наполнились грустью. — Лучше пока не надо.

— Почему? — не понял Ока Иванович.

— Я сбежал из госпиталя. Надоело в кровати отлеживаться.

— М-да, — задумчиво протянул комдив, решая, как ему теперь поступить.

О том, что Дундич появился в дивизии, через несколько минут будут знать все. Значит, и командарм. Узнает — взгреет, прежде всего Городовикова. Чувствовал такую опасность и Дундич. И потому решил попросить своего комдива скорее отправить его в разведку.

— Лучше бы тебе разыскать Семена Михайловича, — заколебался Ока Иванович.

Давая такой совет, комдив где-то в глубине души чувствовал, что Дундич, уйдя из штаба, скорее всего, будет искать свой полк, хотя он теперь формально не числится в нем. Штабисты, видя нерешительность комдива, тоже начали просить Городовикова разрешить Дундичу принять участие в разведке.

— Ох, отчаянная ты голова! — говорил Городовиков; вроде бы укоряя, но и с нежностью в голосе. — Случится с тобой что, мне ведь прощения не будет.

— Теперь не случится, — уверенно сказал Дундич, словно он действительно был заговорен от грядущих несчастий.

Через несколько минут во дворе особняка собрались все разведчики. Городовиков оглядел эскадрон и, поднявшись на крыльцо, сказал:

— Дорогие товарищи! На вас возложена большая задача. Вы должны подойти к городу и разведать, сколько там беляков. Помните, в Ростове нас ждет рабочий народ, там есть подпольные организации большевиков, постарайтесь найти их. Расскажите, что мы несем раскрепощение и свободу трудовым людям.

Разведка направилась в сторону поселка Берберовка. Сразу за околицей лошади начали глубоко проваливаться в снег, порой по самое брюхо. Каждый шаг вперед давался с трудом. Кони храпели, соря ошметками пены.

Едва выбрались на пригорок, увидели внизу огоньки.

— Казачок! — повернулся Дундич к Николаю.

— Я здесь! — откликнулся Казаков.

— Иди тихо-тихо. Смотри и слушай. Если нет ничего подозрительного, стучи в окно.

Скоро темная венгерка Казакова растворилась во мгле. Только было слышно, как режется сапогами снег. Наконец и этот звук стих, Прошла минута, другая. Дундич тоже спрыгнул с коня, передал повод Шпитальному.

— И я с тобой! — видя намерение командира, сказал ординарец.

— Я быстро! — решительным жестом остановил Дундич Шпитального.

Но тот сделал прыжок и оказался перед своим командиром.

— Не пущу одного, — вспомнил ординарец строгий наказ Городовикова: «Смотри, Иван, случится что с Дундичем, — голову сниму, не посмотрю, что ты самый мой дорогой боец».

Они быстро спустились с пригорка. Подошли к саду, за которым едва тлел огонек. В это время у хаты залаяла собака и раздался ласковый голос Казакова:

— Кутек, молчи. Мы же свои!

Пес словно понял человека, умолк.

Казаков аккуратно постучал в окно. И тотчас, будто там ждали стука, в сенях раздался старческий голос:

— Кто там? Я больной. У меня тиф.

— Папаша, — позвал Казаков. — Выйди на минуточку.

Звякнул откинутый крючок, и в дверях показался человек в валенках и полушубке, наброшенном на плечи.

— Папаша, здесь какие-нибудь части есть?

— Да кто тут будет, на окраине-то. А в городе есть. Но я больной и ничего не знаю.

Дундич приблизился к старику и сказал:

— Но бойся, отец, мы — буденовцы.

Старик вдруг засуетился, приговаривая: «Ах ты, господи!» Он в нерешительности потоптался и спросил:

— А правду ли вы говорите? Не обманываете?

— На, дед, читан мою красноармейскую книжку, — протянул ему документ Казаков. — А это видишь, — показал он звезду на папахе.

— Родненькие! — задрожал голос хозяина, — А мы уж и не чаяли. Сейчас! Сейчас! — Он суетился, не зная, то ли приглашать гостей в хату, то ли идти вместе с ними дальше. Потом, что-то вспомнив, сказал: — Господи, да что же я. Может, вы кушать хотите?

— Пег, отец, — дотронулся до его полушубка Дундич. — Нам некогда.

— Ну да, понятно, — пробормотал старик. — Я сейчас. Внучок только что вернулся из города.

Но внук, не ожидая зова, уже стоял за спиной деда.

— Дедушка правду говорит — тут никого нет, — обратился он к Дундичу. — А вон там, на Второй Сквозной, в каменном доме, гармошка играет, офицеры гуляют. Вы подождите, я сейчас сбегаю, узнаю: не разъехались они?

Паренек хотел шмыгнуть к калитке, но Дундич остановил его:

— Подожди, юнак! Ты можешь дело испортить.

— Да что вы, — обиделся парнишка. — У меня батя тоже в Красной Армии. Я вам помогу. Я уже и стрелять умею. Я этих гадов — вот так, — он выразительно рубанул рукой по воздуху.