"И почему все самое лучшее достается другим?" — задался он вечным юношеским вопросом, но громкий, просто фантастический по силе визг, помешал его самокопанию.

Женщина стремглав бежала из темного дворового угла. Ее руки были все еще связаны.

— Эй, почтальонша! Что случилось? — удивился Сашка. — Почтальонша! Стой! Алекс где?

Ловец отступал медленно, шаг за шагом нащупывая пространство за спиной. Он хоть и знал, что никаких ущелий и обрывов за спиной не оставил, все равно старался не делать резких необдуманных движений.

— Перед лицом всех богов Гебала. Я, Йехавмилк, царь Гебала, сын Йахорбаала, сына Аримилка, царя Гебала, которого великая владычица Гебала сделала Царем над Гебалом, вопрошаю тебя! Получал ли ты мое письмо смертный друг?

— Не понял, — не понял студент.

За Алексом шло чудище и вещало бравурно-парадным голосом. Правда, сначала Сашка увидел длинный когтистый указательный палец, который с высоты между вторым и третьим этажами дома раскачивался, словно делал всем людям большое "ай-я-яй".

— Ты получил мое письмо? — повторил вопрос монстр.

Ловец молчал и продолжал отступать.

Теперь Сашка увидел, что это был высохший полуголый мужик со страшной мордой и светящимися глазами в пол-лица. Может быть, силы в нем, судя по виду, осталось немного, но для существа исполинских размеров вполне достаточно для того, чтобы справиться со многими такими же "сашками" и "алексами" вместе взятыми.

— Ты должен был переписать мое письмо десять раз, а переписанные варианты отправить своим друзьям или знакомым, и тогда тебя бы ждало большое счастье. Ты счастлив?

— Нет, — признался Ловец и громким шепотом скомандовал студенту, — Сашка, не стой как истукан. Вали отсюда.

— Значит, ты не переписывал мое святое письмо десять раз. А раз так, то я сделаю над тобою то, чего я никогда не делал. За все твои мерзости произведу над тобой суд, и весь остаток твой развею по всем ветрам. — Чудище закатило глаза и принялось раскачиваться в такт словам. — И совершится гнев мой, и утолю ярость мою над тобой, и сделаю тебя поруганием среди народов, и будешь примером и ужасом у людей, которые вок…

— Никитчук! Гранату давай! — приказали из-за Сашкиной спины.

— Ложись! — крик совпал с взрывом гранаты.

— А вы, дерзновенные, получали ли мое святое письмо? — спросил озабоченный великан, показав Ловцу и Сашке свою обнаженную задницу. Как оказалось, набедренная повязка монстра была скорее фартуком, чем юбочкой.

В ответ полетела вторая граната.

— Не стреляйте! — вопил по-русски студент.

Его схватили за шкирку, и пара грязных сапог потащила Сашку со двора на улицу, оказавшуюся за очередным углом дома. Обладателем сапог был молодой, заросший щетиной старлей в почти добела выгоревшей гимнастерке:

— Кто такой?

Рядом валялась женщина-почтальон. Живая.

— Власовец?… Встать, сволочь!

Приказ был прост. Очень прост. Он не менялся для нее никогда с момента начала работы.

Служба почтовым ящиком, — что может быть беззаботней? Получаешь корреспонденцию, сортируешь ее и отправляешь по адресатам. Правда, такую работу портит ожидание наступления заветного срока, особого "часа Х". Нервы потихоньку сдают, и ты начинаешь тайно, но очень живо интересоваться происходящим. Особенно тебя занимает твое собственное ближайшее будущее.

Клара знала, что если бы не обещание, что это будущее действительно ближайшее и весьма лучезарное, то она ни за что не стала бы почтальоном. Им нужен был свой человек, которому они смогли бы доверять. Она стала таким человеком. Им нужен был работник, готовый делать чуть больше, чем написано в должностной инструкции. Она стала таким работником. Им нужен был служака, добивающийся результатов. Она стала таким служакой.

Иногда, во время долгих вечеров, особенно когда не было работы, ее посещали сомнения, и она начинала думать о возможности прожить жизнь так, как она живет, не ожидая ничего особенного и выходящего за рамки дозволенного. Клара гнала свои сомнения и не желала такой жизни. Ей хотелось верить словам тех людей, которые утверждали, что "молодым везде у нас дорога…". Во всяком случае, они считали, что так должно быть, а если этого нет в действительности, то необходимо сделать так, чтобы благое пожелание стало реальностью.

Поэтому, когда ей пришлось убить, она сделала это с той же решимостью, с какой вскрывала конверты и переводила чужие шифрограммы. Спокойно и равнодушно. Она никогда раньше этого не делала.

Мягкая шея незнакомого человека, твердый небритый подбородок мужчины, рывок… Хруст.

Несмотря на ужасающий грохот взрывов и падающих камней, она отлично услышала, как под ее пальцами ломаются позвонки. Клара знала, что запомнит этот звук, и он будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь, точно так, как сейчас, ранним утром нового дня после ее первого убийства.

— Это же были наши! Русские это были!

— Опять он за свое, — устало фыркнула Клара. — Ну, чего ты ноешь?

— Можно было договориться.

— С кем? — уточнил Ловец.

— С нашими… С русскими, то есть.

— Нам что, молиться на твоих русских надо?! — возмутился Ловец. — Ах, бедные! Ах, несчастные! Обидели их. Еще неизвестно, чем бы все это для нас кончилось. Лежали бы сейчас в подворотне со свернутыми шеями.

Ловец был раздосадован очевидной глупостью вопроса, на решение которого приходилось тратить силы и время. Уже рассвело, а они подозрительной троицей стояли на улице и привлекали внимание. Возможно, их никто не заметил, никто не проследил, но Ловец не хотел рисковать.

— Они что, чем-то от всех остальных отличаются? — спросил он и постучал три раза в стеклянную дверь веранды.

— Отличаются, — не унимался Сашка.

— И чем же? — поинтересовалась Клара.

— Да хотя бы тем…

— Тихо вы! — громким шепотом потребовал Ловец.

— Не надо было им меня развязывать, — тем же шепотом заметила Клара. — И потом, не я первая начала.

Дверь отворилась и они, не мешкая, ввались на веранду.

— И все же, чем они отличаются? — повторила свой вопрос почтальон.

— Не будь занудой, Клара, — попросил Ловец. — Ну шлепнула ты его. Дальше легче будет.

Они лежали на толстом ковре. Несколько подушек разной формы скрашивали весьма скромный, почти запущенный вид необставленной веранды.

— Хватит! — Женщину передернуло от неприятного воспоминания. Она поднялась.

На ладонях и пальцах запеклась чужая кровь, сломалась пара ногтей, мелкой дрожью тряслись руки. Усталость.

— Курить почему-то хочется, — сказал Сашка, подкладывая под голову подушку.

Зазвонил телефон и парню, оказавшемуся ближе всех, пришлось поднять трубку:

— Алло!

— Сын, ты?

— Мама!?

— У тебя все нормально? Что у тебя с голосом? Ты часом не заболел? — Она как всегда сыпала ничего не значащими вопросами.

— Нет.

Перед глазами появилось удивленное лицо Клары.

— Ты, вот что. Я сегодня задержусь. Купи… Да иду я, иду.

— Мама?

Ловец медленно сел, пододвинув под себя одну из подушек.

— Это я не тебе. Не перебивай, забуду. Значит, с тобой все нормально. Посмотри в холодильнике ужин и это… Сходи в магазин, молока купи и мороженного, вечером сделаю коктейль. Есть повод.

— А?…

— Все, пока. Отцу не говори и до семи меня не беспокой.

Гудки.

Сашка несколько раз нажал на зуммер. Телефон, гудки, Ловец, Клара и он сам все еще были рядом и никуда не пропали.

— Где это мы? — выдавил он из себя.

— В некотором роде, это моя конспиративная квартира, — ответил голос из-за спины.

Веранда плавно перетекала в единственную комнату дома, расположенную на первом этаже. Хозяин конспиративной квартиры сидел в этой комнате в кресле так, чтобы он всех и его все видели.

— Как? — У Клары неожиданно охрип голос — Вы тут?

На нее смотрел труп в разодранном сером мундире.