– Эмма? – тихо позвала Матильда одну из таких девушек, которая сидела за шитьем у окна. Та быстро отложила рукоделие и присоединилась к ним, явно ожидая вызова.

– Госпожа тетя, – сказала она и, сделав реверанс, обратилась к Алиеноре: – Мадам.

Матильда представила их друг другу. Эмма была стройной и не такой высокой, как Алиенора, но хорошо сложенной. В очертаниях ее лица и в изяществе, с которым она держалась, чувствовалось сходство с отцом. Ее волосы, видневшиеся под тонкой вуалью, были густого золотисто-коричневого цвета с оттенком рыжего, и у нее были прекрасные зеленые глаза.

– Твой брат желает, чтобы ты присоединилась к моему двору в качестве одной из дам, – сказала Алиенора. – Теперь у него есть жена, и для вас найдется подходящее место за пределами обители – если вы, конечно, захотите ее покинуть. У вас есть выбор.

Эмма бросила на нее взгляд, который Алиенора сначала приняла за застенчивый, но потом поняла, что ее оценивают так же, как она оценивает сводную сестру Генриха.

– Я говорю серьезно, – сказала Алиенора. – Иметь выбор – это дар дороже золота. Можешь сейчас не отвечать.

– Мадам, я буду рада поехать с вами. – Голос Эммы был тихим, но твердым. – Я счастлива здесь, но я также рада служить своим родственникам, и я благодарю вас за то, что вы спросили, тогда как мой брат приказал бы.

Алиенора одобрила ответ. Эмма Фиц-Каунт обладала и грацией, и мужеством.

– Вы можете быть сестрой господина и подчиняться его воле, – сказала она, – но это мое дело, как я выбираю дам для своего дома. Надеюсь, мы быстро познакомимся и подружимся. – Она заговорщически улыбнулась Эмме, и Эмма ответила ей взаимностью.

Настоятельница Матильда отвела Алиенору на женское кладбище за церковью и показала ей простую каменную плиту, трава вокруг которой была ухоженной и коротко подстриженной. С соседней решетки для цветов доносился тонкий аромат диких роз.

– Это место упокоения графини Филиппы, вашей бабушки, – сказала она. – Она умерла до моего приезда, но некоторые монахини хорошо ее знали и расскажут вам о ней.

Алиенора опустилась на колени у могилы, чтобы помолиться, приложив руку к нагретому солнцем камню.

– Я рада, что она нашла здесь покой.

В этом месте действительно было бы легко жить в спокойствии. Птицы пели, а солнце благословляло ее. «Когда-нибудь, – подумала она. – Но не сейчас».

Алиенора пообедала с Эммой и Матильдой в домике настоятельницы, женщины разделили простое блюдо из форели и свежего хлеба.

– Последний раз я видела Генриха на похоронах его отца, упокой Господь душу моего брата. – Матильда осенила себя крестным знамением. – Он очень повзрослел по сравнению с тем безрассудным мальчишкой, которого я помнила, но ему пришлось это сделать. На его плечи ложится столько ожиданий и ответственности.

– В самом деле, – пробормотала Алиенора. Эмма ничего не ответила и опустила глаза, заставив Алиенору задуматься об отношениях между Генрихом и его сводной сестрой.

– Он постоянно в движении, – добавила Матильда, чтобы разрядить обстановку. – Никогда не сидит на месте – даже в церкви.

Алиенора рассмеялась и согласилась.

– Жаль, что он не прядет, потому что, если бы ему дали шерсти и веретено, он бы в мгновение ока изготовил нить себе на тунику. – Она задумалась. – Но его ум всегда сосредоточен. Он похож на ступицу колеса, из которой выходит множество различных спиц с целями, и все они прямые и ясные. Я думаю, он способен управлять всем, что попадает под его руку.

– Как хорошо вы его разглядели, – сказала Матильда. – Мой племянник – большая редкость, хотя я признаю свою предвзятость. Он мне будто сын. – Она наклонилась, чтобы сжать запястье Эммы. – А ты – будто дочь. Тебе пора выходить в мир, но я буду скучать по тебе.

Женщин прервала горничная настоятельницы, сестра Маргарет, с посланием для Алиеноры на испещренном следами путешествий свитке.

Алиенора сломала печать и быстро прочитала написанное.

– Неприятности, моя дорогая? – Матильда выглядела обеспокоенной.

– Французы нанесли удар по Нормандии, – сказала Алиенора, оторвавшись от письма. – Они атаковали и захватили Нёф-Марше – Людовик, Роберт де Дрё и братья Блуа. Генрих не смог вовремя добраться туда из Барфлера. – Она прикусила губу. – А также там Эсташ Булонский и брат Генриха – Жоффруа. – Весь мир, казалось, был полон решимости уничтожить их прежде, чем они смогут добиться успеха. Она почувствовала первый толчок страха, но гнев и презрение оказались сильнее. Крысы должны были выползти из углов. – Меня это не удивляет, поэтому я знаю, что это не удивит и Генриха.

Матильда выглядела встревоженной, но решительной.

– Мне жаль это слышать, но меня это тоже не удивляет.

Алиенора свернула пергамент.

– Я завершу свои дела здесь и вернусь в Пуатье, чтобы дождаться Генриха – как мы и собирались сделать раньше. Это повод насторожиться, а не встревожиться, потому что наши враги неумелы, чего не скажешь о Генрихе.

Несмотря на смелость своих слов, она надеялась, что ее молодой муж не откусил больше, чем мог прожевать.

– Они будут пытаться свалить его, потому что если им это не удастся сейчас, то не удастся никогда, – сказала Матильда с пристрастным блеском в глазах. – Этот его брат – тщеславный, глупый мальчишка. Он не успокоится, пока Генрих не сделает его графом Анжу и Мэна, а этого никогда не случится, сколько бы он ни бунтовал. – Она покачала головой. – Мужчины Анжу не умеют делиться. Моего брата Элиаса всегда сажали в тюрьму за поднятие мятежа, потому что он отказывался принять свой жребий. Это в крови, моя дорогая, как ты, несомненно, обнаружишь, когда родишь Генриху сыновей.

Алиенора скорчила гримасу, а Матильда ответила ей невеселой улыбкой.

– Предупрежден – значит вооружен. У тебя хватит сил справиться с тем, что тебе дано.

Алиенора подумала, что это вряд ли можно назвать утешением.

– Сегодня слишком поздно, чтобы отправляться в Пуатье, – сказала она. – Еще несколько часов ничего не изменят.

По крайней мере, он еще не отплыл в Англию, и войска были наготове.

В ту ночь ей снились темно-пунцовые розы, залитые кровью, а утром она проснулась и обнаружила, что у нее пошла кровь, – семя Генриха не прижилось. Она и не надеялась, что это произойдет после одной ночи, но все же это усилило ее тревогу. Прежде чем покинуть Фонтевро, она еще раз помолилась в церкви и опустилась на колени перед Матильдой, чтобы получить ее благословение. А потом, с Эммой под руку, присоединилась к своей свите и поскакала на юг, к безопасной Аквитании.

Алиенора провела утро, занимаясь государственными делами. И в зале, и во дворе в Пуатье царила суматоха: постоянно приходили и уходили гонцы, просители, писцы и слуги. Она получила известие от Генриха с полей сражения. Он решил не вступать в прямой бой со своими врагами, но атаковал их в уязвимых местах, чего они не ожидали, и с такой скоростью, что оставил их в замешательстве. Она позаботилась о безопасности собственных границ, поскольку мятежный брат Генриха Жоффруа контролировал несколько замков, расположенных слишком близко к Пуату.

Она взглянула на новую серебряную печать, лежащую по правую руку. Она заказала ее сразу после свадьбы, и по ободку шло ее имя – Алиенора, графиня Пуату, герцогиня Нормандская и графиня Анжуйская. Это была ее земля, ее власть, и она не собиралась отдавать ее узурпаторам. Под каждым документом, подписанным ею, стояла эта печать, и это вызывало у нее чувство гордости и удовлетворения.

Решив проветриться перед обедом, она приказала привести оседланную лошадь. Стоял прекрасный день позднего лета, и ее жеребец с нетерпением бросился рысью. Алиенора отпустила повод, и когда рысь перешла в галоп, она расслабилась, наслаждаясь ощущением свободы и иллюзией того, что опережает свои заботы. Некоторые из придворных считали ее безрассудной, но не потому она мчалась против ветра. Она хорошо знала разницу между безрассудством и просчитанным риском.