Алиенора перевернулась и, натянув меховое одеяло до ушей, прижалась к Гизеле, чтобы согреться.

– Дождь, – сказала Марчиза, высунув нос за створки палатки, чтобы понюхать рассветный воздух. – Может, даже пойдет снег.

Алиенора застонала и еще глубже зарылась в одеяло. Все говорили об испепеляющей жаре заморских земель, но холод на возвышенности пробирал до костей.

Сегодня им предстояло совершить изнурительный подъем и переход через перевал горы Кадмос на пути к побережью Анталии. Мысль о том, что придется подниматься в гору под пронизывающим ветром, не давала Алиеноре покоя. Если бы только она могла проснуться дома в Пуатье или Антиохии, где не надо было бы никуда ехать.

Лагерь оживал. Снаружи доносились хрипы и кашель мужчин, обрывки разговоров у костра, топот и клекот лошадей, получающих фураж, зловещий скрежет клинка о точильный камень.

Марчиза разжигала в их палатке мангал и раскладывала порции холодной баранины и плоского хлеба, чтобы подать на завтрак. Алиенора с большой неохотой поднялась и протерла глаза от сна. Она чувствовала запах дыма и жира на руках, оставшийся с предыдущей ночи. Желание соблюдать чистоту и свежесть уступило необходимости сохранить сухость и тепло. За последние пять ночей она не удосужилась распаковать свое зеркало, а шелковые платья, которые надевала в Константинополе, отправились на дно багажа.

Алиенора приподнялась и встала с кровати. Она спала в толстых носках, сорочке и шерстяном халате. Теперь она надела мягкие льняные штаны, а сверху мужские кожаные бриджи для верховой езды. Она и ее женщины перешли на такую одежду после отъезда из Константинополя – так было гораздо удобнее, учитывая, что надвигалась зима, а они постоянно находились среди врагов. Жоффруа де Ранкон, забавляясь, называл их амазонками, когда впервые увидел эту одежду, помогая Алиеноре сесть в седло. Это прозвище быстро вошло в обиход мужчин. Людовик был не в восторге. Он сказал, что это ниже достоинства королевы Франции и, следовательно, плохо отражается на нем самом, но поскольку Алиенора и ее дамы носили вполне приличные платья поверх коротких штанов и поскольку это помогало им поддерживать темп скачки, он к этому не возвращался.

Алиенора прикрыла волосы и пошла посмотреть на улицу. От костров, разложенных под навесами палаток, шел резкий древесный дым. Она заметила белые пятна под дождем и поняла, что выше по горе идет снег. Пока она стояла и размышляла о мрачной перспективе ехать в непогоду, с ночного караула вернулись солдаты.

– Турки там, – услышала она их разговор у костра. – Они будут кружить как стервятники и ждать своего часа, дьяволы. Мы нашли еще два трупа немцев, зарезанных и разделанных – бедные ублюдки. Черепа у обоих разлетелись, как гнилые яблоки.

У Алиеноры все внутри сжалось. Оглянувшись, она увидела, что Марчиза тоже все слышала. Гизела и остальные, к счастью, были слишком заняты. Марчиза оказалась самой прагматичной и практичной из всех дам. Ни погода, ни болезни, ни скудные запасы провизии не смущали ее, пока они пробирались через негостеприимные пустоши Анатолии. Даже когда они на полдня заблудились, когда греческие проводники их бросили, это почти не выбило ее из равновесия, и она оказала успокаивающее влияние на всех спутниц Алиеноры, включая ее саму, когда выяснилось, что император Мануил им солгал. Вопреки тому, что им говорили в Константинополе, на самом деле турки разгромили немецкую армию. Немцы повернули назад, оставив на дорогах горы трупов. Хоронить тела было некому, и они медленно гнили там, где лежали. День за днем французская армия проходила мимо мрачных указателей: свидетельство того, что на самом деле произошло с их союзниками, и все глубже увязала в паутине обмана, в которой запутал их Мануил Комнин. Обещанные проводники ускользнули в считаные дни, и припасы также иссякли. Французам не оставалось ничего другого, кроме как заниматься фуражировкой[20], вызывая недовольство местного населения и открываясь для нападения турок. Каждый день приносил новые потери и растущее беспокойство. Они должны были быть в Антиохии к Рождеству, но они были здесь, в нескольких неделях от места назначения, и им предстояло пройти длинный и коварный путь через гору Кадмос.

Жоффруа возглавлял авангард вместе с дядей Людовика Амадеем Морьенским. Алиенора беспокоилась о де Ранконе, но никак этого не выказывала. Они стали еще осторожнее друг с другом после той короткой вспышки страсти в Константинополе, поскольку оба знали об опасности и о том, насколько они уязвимы.

Алиенора вернулась в палатку. Гизела дрожала, кутаясь в плащ, подбитый мехом. Подол запылился, а беличьи шкурки, некогда рыжевато-коричневые, потеряли блеск и испачкались.

– Я не хочу ехать в гору, – жалобно заныла она.

– Могло быть и хуже, – терпеливо напомнила Алиенора. – Могла бы остаться в Константинополе и сейчас собираться замуж.

Гизела сжала губы и молча закончила одеваться.

Людовик прибыл, пока женщины ждали лошадей.

– Держите строй и не сходите с тропы, – предупредил он. – Я хочу, чтобы к ночи все были на месте. Никаких глупостей.

Алиенора посмотрела на него с раздражением. Что, по его мнению, они собираются делать на замерзшем склоне горы? И зачем им сходить с тропы, если это может означать смерть от турецких стрел или падение с каменистого склона?

– Я приказал авангарду не ослаблять бдительность и ждать на вершине, пока не придет багаж.

Людовик бодро кивнул, вскочил в седло и поскакал обратно через лагерь, наклоняясь то тут, то там, чтобы перекинуться парой слов с воинами, подкрепляя их решимость. Алиенора наблюдала за ним, нехотя признавая, что при всех его недостатках и поступках, из-за которых она его презирала, он хорошо сидел на лошади и вдохновлял людей, когда прилагал усилия. Он был сильным и искусным фехтовальщиком, обладал грацией и двигался легко. Если что-то и пробуждало в ней чувства, так это мужественность и ловкость, с которой он сидел в седле.

Сальдебрейль подвел Серикоса к палатке, которую слуги уже начали разбирать. Толстый ковер покрывал спину скакуна, а под ним конюх уложил лук Алиеноры и колчан стрел. Все путешествовали с оружием; даже самые бедные паломники обзавелись ножом и дубиной.

– Мессиры де Ранкон и де Морьен уже отправились с авангардом, – сказал Сальдебрейль, поднимая Алиенору в седло. – Нам надо пошевеливаться, чтобы не отстать. Авангарду придется долго ждать на вершине, если они уйдут слишком далеко.

– Они знают свое дело, – ответила Алиенора, собирая поводья. – Чем быстрее мы преодолеем перевал, тем лучше для всех.

Вместе со своими женщинами Алиенора отправилась по каменистой тропе, которая вела вверх по крутым, частично заросшим лесом склонам горы Кадмос. Сальдебрейль, всегда бдительный, держался с ней рядом, но иногда впереди или позади, потому что тропинка часто оказывалась слишком узкой для двух лошадей.

– Дорогу! – кричал он. – Дорогу королеве!

Тяжело нагруженные вьючные лошади с трудом поднимались по крутой тропе. Паломники блуждали, пытаясь найти самый легкий путь, упираясь посохами в землю, поднимаясь шаг за шагом и проклиная погоду. Алиенора пришпоривала Серикоса, подбадривая скакуна. Снежинки жалили ее лицо. Она натянула шарф на нос и рот и почувствовала, как ткань становится влажной от ее дыхания. Каждый выдох был мгновенным всплеском тепла, которое быстро превращалось в ледяной холод на губах и подбородке. Она сосредоточилась на мысли о том, как перейти через перевал, спуститься и обнаружить на той стороне огонь, кров и вино, приправленное перцем и имбирем. Каждый шаг приближал ее к Антиохии, к дяде Раймунду и свободе.

С легким грузом и на крепких лошадях, авангард быстро продвигался к вершине горы. Жоффруа де Ранкон и Амадей Морьенский держали своих людей в плотном строю. Иногда до них доносились крики турок, которые следили за ними и преследовали войско на протяжении всего пути с момента пересечения рукава Святого Георгия, но не показывались на глаза. Порой из-за деревьев вылетали стрелы, но не попадали и не несли особой угрозы. Тем не менее в спину Жоффруа могли ударить многие. Угроза исходила не только от турок. В обозе позади были люди, которые предпочли бы видеть его мертвым. Он знал, что за его спиной шепчутся: мол, он – подкаблучник королевы и на него нельзя полагаться. Дворяне с севера Франции относились с предубеждением к южному сеньору, да еще и подчиняющемуся женщине, а не королю Франции. Именно поэтому его поставили в пару с Амадеем Морьенским, чтобы он повел авангард через перевал Кадмос, поскольку тот был дядей короля и считался опытным и надежным воином.