Когда он уехал, Алиенора почувствовала пустоту. Она вернулась в свою комнату. Горничные еще не заходили, постельное белье было смято. На подушке Генриха виднелась вмятина от его головы. Сверкнул рыжевато-золотой волос, и у нее перехватило дыхание. Еще одно свидетельство его появления в ее жизни – вчерашняя рубашка и бриджи, скомканные на полу у кровати. Генрих определенно не был аккуратным и придирчивым, как Людовик. Она наклонилась, чтобы поднять одежду и прижать ее к носу, чтобы вдохнуть едкий мужской запах.

Через мгновение она мысленно отчитала себя за то, что ведет себя как мечтательная девчонка, и положила одежду вместе с другим бельем в корзину для стирки.

Людовик посмотрел на свою старшую семилетнюю дочь, стоявшую на коленях и молившуюся, крепко зажмурив глаза. Ее заплетенные в косу волосы были льняного цвета, как у него, и, стоя на коленях в своем голубом платье, со склоненной головой, она казалась ангелом. Заметив намек на ее мать в линии ее скул и позе, он ощутил сожаление и тревогу.

Он не чувствовал к девочке любви, лишь нечто вроде теплой привязанности. Она была хорошей дочерью, читала молитвы, аккуратно вышивала и говорила только тогда, когда к ней обращались. Однако она редко попадала в поле его зрения. Посещение детской напоминало ему о том, что Алиенора не дала ему сына, а две дочери были доказательством Божьей немилости. Но пока они были наследницами Аквитании, через дочерей он мог претендовать на эту землю.

– Аминь, – сказала Мария. Она перекрестилась и встала, опустив глаза. Рядом с ней стоял Анри, граф Шампани, с которым ее только что обручили. Его брат Тибо, который предпринял неудачную попытку похитить Алиенору по дороге в Пуатье, был обручен с маленькой Алисой. Она только-только начала ходить и выговаривать короткие слова, и в церковь ее несли на руках кормилицы.

Из Нотр-Дама королевская процессия торжественно вернулась во дворец, где был устроен официальный пир в честь обручения. Анри ласково обратился к Марии, целуя ее в щечку и прося быть хорошей девочкой и поскорее вырасти, чтобы он мог принять ее в свой дом как графиню Шампани, после чего ее отвели в детскую вместе с младшей сестрой. В большом зале будущие мужья расслабились и наслаждались осознанием того, что они обручены с принцессами Франции и что Аквитания теперь прочно вошла в их сферу влияния.

– Завтра мои дочери отправятся в монастырь Авени, – сказал Людовик будущим мужьям. – Их воспитают должным образом, неиспорченными, чтобы они стали достойными супругами.

Мудрые кивки согласия последовали за его заявлением. Монастыри были безопасными и подходящими местами для воспитания девочек и сохранения их помыслов в чистоте.

– Как поживает мессир де Вермандуа? – спросил Анри. – Я с сожалением узнал о его болезни.

– Поправляется, – коротко ответил Людовик. – Я не сомневаюсь, что он скоро вернется ко двору.

Рауль страдал от общего недомогания с тех пор, как прошлой осенью был расторгнут его союз с Петрониллой и он быстро женился на Лоретте, сестре графа Фландрского. Было много рискованных комментариев о том, что новая жена изнуряет престарелого мужа, на которые Людовик старался не обращать внимания.

К нему направился слуга, держа в руке свиток. Людовик с замиранием сердца поманил его. Если послание несли, пока он сидел за трапезой, значит, новость была важной – вполне возможно, не очень хорошей. Он взял письмо, сломал печать и, прочитав написанное, побелел.

– Что случилось? – Роберт де Дрё наклонился к нему в беспокойстве.

Выражение лица Людовика исказилось.

– Моя бывшая жена вышла замуж за Генриха Анжуйского.

Напряженное молчание охватило стол на помосте.

– Но он в Нормандии! – воскликнул Роберт. – Он в Барфлере!

– Здесь говорится другое. – Людовик сглотнул, чувствуя тошноту. – Он в Пуатье, и моя жена – моя бывшая жена – вышла за него замуж.

– Боже правый.

Людовик не мог поверить в то, что он только что прочитал. Ему стало дурно при воспоминании о том, как молодой анжуец явился ко двору. Опущенные глаза, настороженное, но уважительное почтение – все это служило прикрытием для тайных переговоров. При мысли о том, что Алиенора и рыжеволосый мальчишка из Анжу лежали в одной постели, у него свело живот. Как она могла, спустя всего два месяца после аннулирования брака – и с девятнадцатилетним юношей? За его спиной. Стерва, шлюха!

– Они не могут этого сделать, – яростно сказал Роберт. – Они вассалы, они должны получить ваше разрешение на брак. Поскольку ни один из них его не получил, они должны быть привлечены к ответственности.

Анри Шампанский и его брат энергично кивнули в знак согласия, так как это событие представляло собой большую угрозу тому, что они могли получить от помолвок с дочерьми Людовика.

– Я призову их сюда и потребую ответа, – процедил Людовик.

– И они послушаются? – Роберт недоверчиво фыркнул. – Вам придется пойти дальше. Их брак кровосмесительный. Вы должны написать в Рим и обрушить на них всю силу закона.

Людовик кивнул, хотя его все еще передергивало. Почему она это сделала? Из похоти, потому что она была низкой женщиной? Потому что она верила, что сможет манипулировать девятнадцатилетним юношей, заставляя его делать то, что она хочет, как когда-то манипулировала им? У самого Генриха явно была мания величия.

– Если они не ответят на вызов, я действительно пойду дальше.

– Поверьте мне, они этого не сделают, – сказал Роберт. – Действуйте, чем раньше, тем лучше.

– Я буду действовать, когда решу, – огрызнулся Людовик. Он удалился, чтобы остаться наедине со своим гневом и унижением оттого, что Алиенора сочла нужным совокупляться с Генрихом Анжуйским. Единственным утешением Людовику было то, что если она не смогла подарить ему сыновей, то она никогда не родит их Генриху, потому что Бог накажет эту супружескую чету и сделает их бесплодными. Ведь это по вине Алиеноры у Франции нет наследника!

Он стоял на коленях перед переносным алтарем у своей кровати, когда его камердинер попросил разрешения войти.

– Что на этот раз? – набросился на него Людовик. – Разве я не сказал, что хочу, чтобы меня оставили в покое?

– Сир, простите, что беспокою вас, я бы не хотел этого делать, но пришло известие, что мессир Рауль де Вермандуа умер. – Мужчина протянул письмо.

Новость не была неожиданной, но все равно Людовик будто ощутил удар. Рауль был постоянно рядом с ним с тех пор, как Людовик вышел из монастыря испуганным ребенком, чтобы стать наследником престола. Временами они враждовали, но в основном Рауль служил ему верой и правдой; он был непоколебим в политике, хотя и глуп в отношениях с женщинами и не умел контролировать свои порывы. У него осталось трое несовершеннолетних детей, которые теперь должны были стать придворными. Их нельзя было отправлять к сумасшедшей матери, и Людовику предстояло решить, что с ними делать.

Он отстранил камердинера и еще раз преклонил колени, чтобы помолиться за умершего. Завтра он отслужит мессу и позвонит в колокола в честь кончины Рауля. Он чувствовал себя деревом в лесу, где все деревья, росшие рядом, укрывавшие и дававшие ему поддержку, падали одно за другим, оставляя его одного нести все тяготы бури.

– Как умер де Вермандуа? – Тетя Алиеноры, Агнес, настоятельница Нотр-Дам-де-Сент, окинула племянницу сочувственным, но пытливым взглядом. Ее глаза были настолько светло-карими, что казались почти бледно-золотистыми, и они ничего не упускали.

Алиеноре принесли кубок вина и тарелку с восхитительными каштанами, засахаренными в меду, которые она любила, но сейчас была слишком погружена в свои мысли, чтобы ими наслаждаться. Она приехала повидать Петрониллу, навестить тетю и рассказать о своем новом браке.

– Он был нездоров и отошел от дел, но в постели с новой женой у него случился припадок, хотя его предупредили о необходимости воздержания. – Алиенора помрачнела. – Им всегда управляли страсти. Пусть Петронилла и приписывала ему больше похождений, чем было на самом деле.