Не было необходимости прекращать подготовку к вторжению в Англию. Он мог отлучиться и жениться на Алиеноре, пока его офицеры продолжали работу. Задумчиво надев перчатку, он натянул ее и сжал кулак. В нос ударил запах новой кожи, насыщенный и слегка металлический, и почему-то от него захотелось есть, как будто он голодал целую неделю.

Генрих послал через весь лагерь за Гамелином и, когда брат прибыл с испытаний новой осадной машины, велел ему готовиться к поездке в Пуатье.

– Я собираюсь стать женихом, и мне нужна моя правая рука, – сказал он.

Гамелин сложил руки на груди.

– А как насчет Англии?

– То, что богатство Аквитании окажется в нашем распоряжении, – к лучшему. Англия от этого только выиграет.

– Людовик будет недоволен, – сказал Гамелин.

Генрих взмахнул рукой, словно отгоняя муху.

– Я справлюсь с Людовиком; я его изучил, а он меня нет.

– По закону вы должны спросить у него разрешения как у своего повелителя, – упорствовал Гамелин.

– Ты шутишь! – Генрих ударил своего сводного брата по руке сжатым кулаком. – Узнав, что все свершилось, Людовик даст согласие, но я пока в своем уме, чтобы не обращаться к нему с такой просьбой заранее. Чтобы воспользоваться моментом, нужно его опередить. – Он бросил взгляд на положение солнца. – Сегодня уже слишком поздно ехать, но мы можем подготовиться к выступлению с первыми лучами солнца – и скакать во весь опор.

Вечером в своей комнате Генрих проверил небольшой багаж, который он собирался взять с собой в Пуатье. Ему нужно было ехать быстро и налегке, но он предусмотрел место для подходящей одежды к свадьбе и подарка для невесты. Он посмотрел на две драгоценные застежки для манжет, сверкавшие в кожаном футляре. Украшенные сапфирами, изумрудами и горными хрусталиками, они были частью немецких сокровищ, принадлежавших его матери. Она отдала их на военную кампанию Генриха, но он решил, что они сослужат лучшую службу в качестве подарка невесте.

В комнату вошла Элбурга, ее густые пепельно-русые волосы были откинуты с лица и подвязаны красной шелковой лентой. На руках она держала маленького ребенка. Элбурга села на табурет, расстегнула платье и сорочку и стала кормить младенца.

Генрих смотрел на ее полную белую грудь и розово-коричневый сосок, пока ребенок не закрыл ареолу и не начал энергично сосать.

– Ненасытный малыш, – сказал он с весельем и нежностью, ведь это был его первенец и доказательство того, что его семя было достаточно сильным для рождения здоровых мальчиков. Ребенок, которого окрестили Жоффруа, родился семь недель назад. Церковь предписывала, что мужчина не должен вступать в половую связь с женщиной, когда она кормит младенца, но Генрих не обращал внимания на такие придирки, считая их выдумками священников, а не Бога, и взял с собой в поход Элбургу и ребенка для утешения и компании.

Элбурга улыбнулась. У нее были красивые белые зубы и полные губы.

– Он жаден, как все мужчины, – сказала она и, опустив взгляд, нежно погладила тонкие песочно-золотистые волосы ребенка.

Генрих рассмеялся.

– Признаться, сейчас я тоже проголодался, – сказал он, – но мне нужна другая пища.

Как только Элбурга закончила кормить сына и положила его в колыбель, Генрих отнес ее на кровать и зарылся лицом в ее чудесные волосы. Энергичное занятие любовью и удовольствие от кульминации на мгновение приглушили его энергию и успокоили, и он удовлетворенно лежал рядом с ней, сложив руки за головой. Она положила руку ему на живот и легонько потрепала пушистую полоску волос, идущую от пупка к паху.

– Мне нужно ненадолго уехать, – сказал он. – Но согревай мою постель.

Она подняла голову.

– Разве я не поеду с тобой?

– Дорогая, я не говорю об Англии. Сначала у меня дела в Пуатье. Я навещу тебя и ребенка, когда смогу, но это может случиться нескоро. Не волнуйся, в мое отсутствие у тебя будет все, что нужно.

– Но я думала… – Она села и посмотрела на него, ее серые глаза расширились.

Генрих язвительно сказал:

– Я женюсь, любовь моя, на бывшей королеве Франции и герцогине Аквитанской. Когда дама такого ранга и богатства делает предложение, от него не отказываются.

В ее голосе прозвучали нотки осторожности и тревоги:

– Женишься?

Генрих скорчил гримасу. Он не понимал женских глупостей в таких вопросах и быстро терял терпение.

– Я уже сказал, что позабочусь о тебе. Не волнуйся.

Элбурга прикусила губу и отвернулась.

– Она красивая?

Он слегка пожал плечами.

– Ее внешность мало что значит. То, что она есть, и земли, которыми она владеет, делают ее нужной мне. Тебя я выбрал сам. – По-своему галантное замечание Генриха было правдивым, но он использовал его расчетливо, чтобы успокоить девушку. Теперь, когда его чувственный аппетит был удовлетворен, мысли Генриха уже были заняты путешествием в Пуатье. Он был неравнодушен к Элбурге и любил ребенка, но все это было второстепенно в сравнении с его планами. – Спи, – сказал он, положив руку ей на талию. – Может быть, я и женюсь, но ты не путай дело с удовольствием.

– А я – мать твоего первенца, – сказала она с гордостью.

– Да, это так. – Он гладил ее волосы, но его мысли были заняты будущим и новыми возможностями, которые открывало письмо герцогини Аквитанской.

– Ну как? – Алиенора повернулась к Марчизе, раскинув руки, чтобы продемонстрировать великолепное платье из красного дамаста с орлиным узором, вытканным золотыми нитями. Она только что получила известие о том, что Генрих прибыл с небольшой, быстро передвигающейся свитой и его проводили в приготовленные для него покои.

Марчиза сделала реверанс.

– Может быть, вы больше и не носите титул королевы, но остаетесь ею – не королевой Франции, но Аквитании.

Улыбка Алиеноры была невеселой.

– И возможно, когда-нибудь стану королевой Англии. Пойдем посмотрим, что скажет в свое оправдание этот мой вероятный муж.

Вассалы и слуги Алиеноры преклонили колена при ее появлении. Рауль де Фай и Гуго де Шательро проводили ее к креслу на высоком помосте, где к ней присоединились Жильбер, престарелый епископ Пуатье, и архиепископ Бордо Жоффруа. Сцена была подготовлена, она приказала ввести Генриха и его свиту в большой зал.

Генрих разрумянился от недавнего умывания. Он вымыл волосы, и их влажный цвет был почти таким же темным, как корица. На нем была туника из темно-синей шерсти с алой каймой, усеянная драгоценными камнями. В стоявшем рядом с ним придворном она узнала Гамелина Фиц-Каунта.

Генрих шагнул вперед и, опустившись перед ней на колени, склонил голову.

– Мадам, – сказал он. – Я скакал день и ночь.

– И я вам благодарна, – официальным тоном ответила она. – Добро пожаловать в Пуатье, мессир.

Он поднял на нее глаза, и впервые она встретила его взгляд при полном дневном свете. Его глаза были кристально-серыми с зеленым огоньком в глубине и наполнены пронзительным умом. Его ресницы словно посыпали золотой пылью. У него была гладкая, светлая кожа, квадратная челюсть и мягкая борода цвета теплого рыжего золота. Он обладал юношеской привлекательностью, но, хотя и не был мальчиком, оставался очень молодым человеком, и это внушало ей страх.

– Я надеюсь в свое время сделать вас не только герцогиней Нормандии и графиней Анжуйской, но и королевой Англии, – сказал он с дерзкой уверенностью.

Алиенора подняла брови.

– Я более чем уверена в своем намерении сделать вас своим консортом, герцогом Аквитанским.

Они внимательно оценили друг друга. Все еще стоя на коленях, Генрих взял ее руку, прижал к своим губам и, не выпуская, надел на ее запястья украшенные драгоценными камнями застежки для манжет, которые принес с собой.

– Это первый из многих подарков, которые я принесу вам. Не только драгоценности и золото, но и империю, престиж. – Он повысил голос так, что он разнесся по всему залу. Алиенора прислушалась к одобрительным возгласам своих вассалов. Это было то, что они хотели услышать. Она была довольна, но и насторожена. Она не хотела, чтобы ее владениями распоряжался муж, но ей нужен был мужчина, который будет сильным и сдержит свое слово на деле. Ей также не нужен был хвастливый мальчишка, который все обещает и ничего не выполняет. Но глаза Генриха не были глазами хвастливого мальчишки. В них были знание и твердость, намного превосходящие его годы.