– Это не имеет значения, – сказала она. – Что Бог решает, то Он и вершит.

Петронилла нежно погладила распущенные волосы Алиеноры. Потом поднялась и отошла в сторону, чтобы повитухи могли заняться послеродовыми схватками.

– Возможно, это к лучшему, – прошептала она. – Теперь ты можешь обрести свободу.

Людовик метался в ожидании новостей с тех пор, как узнал, что у Алиеноры начались роды. Как всегда, такие вещи казались вечностью. На этот раз он знал, что будет сын. Папа дал слово, и ребенок был зачат в папском дворце. Все, с кем он советовался, уверяли его, что ребенок будет мальчиком. Он позаботился о том, чтобы Алиеноре обеспечили наилучший уход и охрану на протяжении всей беременности. Наследника назвали Филиппом, и Людовик был готов отнести ребенка на крестины перед алтарем святого Петра в королевской часовне, как только его принесут из родильной комнаты. Он даже написал несколько документов на имя своего сына, обещая дары аббатствам, причем писал их сам, без писца, чтобы лично начертать чернильным пером имя «Филипп» и ощутить это удивительное чувство: династия продолжится.

Аббат Сугерий сидел рядом с королем. Ранее они вместе молились, а теперь занимались государственными делами. Сугерий постарел за суровую зиму прошлого года, исхудал и осунулся, его речь прерывалась постоянным сухим кашлем. Однако, несмотря на физическую слабость, он по-прежнему был политически активен и проницателен, обсуждая с королем беспокойных соседей.

– Было бы лучше заключить соглашение с Жоффруа Анжуйским и его сыном, а не вступать в войну против них, сир, – сказал Сугерий. – Поддержка анжуйцев была жизненно важна для меня в то время, когда я был регентом во время вашего долгого отсутствия.

– То есть теперь я должен игнорировать их дерзость? – Людовик поднялся. – Нужно показать им их место.

– Ваш брат напал на анжуйцев, когда вы еще были в паломничестве. Жоффруа Анжуйский – могущественный вассал. Вы признали его герцогом Нормандии, а теперь он передал этот титул своему сыну. Лучше пока держать их среди наших союзников.

– Жоффруа Анжуйский присвоил титул без моего разрешения, а этот молодой человек – выскочка, которого нужно привести в чувство, – огрызнулся Людовик. – Я не позволю всяким наглецам диктовать мне.

– Да, мессир. Но вы должны думать о будущем. Многие предпочитают, чтобы на троне Англии сидел наследник Анжуйского дома, а не сын Стефана.

Ноздри Людовика раздулись.

– Я не хочу, чтобы анжуйцы носили корону. Они уже захватили больше, чем им причитается.

Сугерий упорствовал, говоря твердо, но терпеливо.

– Необходимо оставить эти пути открытыми, – сказал он. – И не стоит рисковать собой на войне, пока у вас нет своих наследников. Страна все еще восстанавливается после суровой зимы и весны. Урожай едва поспел на полях. Пусть это время будет временем земледелия и отдыха.

Людовик посмотрел на своего наставника, пристально посмотрел, и заметил тени под его глазами и впадины на скулах. Сугерий уже давно постарел, но Людовик никогда не считал его хрупким или смертным. Конечно, ему не раз хотелось, чтобы аббат ушел на покой или меньше вмешивался в дела, но сейчас он вдруг увидел, что все, что было постоянным в его жизни, само собой разумеющимся, идет на убыль. Быть может, именно теперь, когда пришло время для отдыха и земледелия, и придется отпустить Сугерия на покой.

– Я подумаю об этом, – сказал он недрогнувшим голосом, хотя момент осознания его потряс.

– Это все, о чем я прошу сейчас, и надеюсь, что ваша мудрость подскажет вам верный шаг. – Сугерий бросил на Людовика проницательный взгляд. – В вас есть мудрость, сын мой, даже если она далась нелегким трудом и иногда пасует перед вашим упрямством и глупыми советами других людей.

«Однако старик не настолько слаб, чтобы забыть о нравоучениях». Беспокойство Людовика рассеялось.

В дверь постучал жезлом капеллан и объявил, что прибыли слуги из покоев королевы с известием о родах. Грудь Людовика вздымалась, когда он приказывал их впустить. Скоро он увидит своего сына.

Повитуха подошла к нему, держа на руках сверток. Ее глаза были опущены, а по лицу ничего нельзя было прочесть.

– Сир, – сказала она и, опустившись перед ним на колени, раскрыла одеяло, чтобы показать ему обнаженного младенца. Людовик смотрел на крошечное существо, которое извивалось от внезапного порыва холодного воздуха и тихо хныкало. Ему показывали девочку, но это было невозможно, и от этого зрелища он потерял дар речи. Он перевел взгляд с ребенка на придворных, сопровождавших повитуху, и снова на ребенка, не веря своим глазам. Это было правдой, но этого не могло быть. Он стиснул зубы.

– Я видел достаточно, – сказал он, взмахнув рукой. – Унесите ребенка.

Повитуха аккуратно завернула младенца обратно в одеяло и вынесла его из комнаты. За ней ушли и другие. Людовик посмотрел на свои руки: они дрожали. В голове не было ни одной мысли; он не мог думать. Словно из-за отсутствия мужских гениталий у ребенка исчезла и часть его самого, и он чувствовал, что все его тело словно распадается изнутри.

– Не тревожьтесь, – проговорил Сугерий. – По крайней мере, королева доказала, что она плодовита.

Людовик оцепенело ходил по комнате, трогая то одно, то другое. Он остановился возле стола с бумагами, и слово «Филипп» бросилось ему в глаза, как клеймо.

– Еще минуту назад у меня был сын, – сказал он. – Теперь его нет, его место заняла девчонка, и у меня ничего нет. – Он схватил пергамент и смял его в кулаке.

– Сир…

Людовик бросил на Сугерия полный страдания и ярости взгляд.

– Что подумают обо мне люди? Скажут, что я не могу зачать сына от этой женщины даже с благословения папы римского? – Он чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы, а в животе тупо ноет. – Это она виновата. Алиенора снова подвела меня. Если Бог не может убедить ее произвести на свет мальчика, то уж я точно не смогу.

На мгновение он почувствовал почти непреодолимую горькую ненависть к жене за то, что она так поступила с ним, а потом паника накатила снова. Он был так уверен, что родится мальчик. Церковь убеждала его в том, что он поступает правильно. Папа римский обещал. Они принудили его к этому и сделали жертвой.

– Нет, – сказал он Сугерию, подняв руку. – Не надо утешать меня и говорить, что все будет хорошо. Я давно должен был аннулировать этот брак.

– Я знаю, что вы страдаете, сын мой, – сказал Сугерий, – но вы не имеете права сомневаться в Божьей воле, и у вас здоровая дочь. Это повод для радости, потому что ее можно удачно выдать замуж. Вы с королевой еще достаточно молоды, чтобы попробовать еще раз.

Людовик вздрогнул.

– Не с ней, – сказал он. – Больше я ей не доверяю.

– Но если вы аннулируете брак, то потеряете Аквитанию, и, по правде говоря, это более серьезный урон, чем потеря жены. Я советую вам не действовать поспешно, а хорошо обдумать этот вопрос. Подумайте, что это будет значить для Франции, а не только для вас.

Людовик прикусил щеку изнутри. Его решение было принято, но он знал, что Сугерий будет бороться с ним до последнего из-за огромного богатства Аквитании. Однако Людовику уже было все равно. Он хотел избавиться от Алиеноры. Когда он впервые увидел эту девушку, она показалась ему ангелом, и он затрепетал от любви к ней, но в итоге она принесла в его жизнь только скандал и позор. Она заставляла его чувствовать себя виноватым и нечистым, да и сама была нечиста, потому что могла рожать ему только девочек. Врачи говорили, что женщина, которая рожает только девочек, слишком подавляет мужа, и ее семя преобладает над семенем супруга, отчего на свет появляются только девочки. С другой стороны, семя мужа было недостаточно сильным, чтобы доминировать, но Людовик не признавал в себе такой слабости. Это была ее вина, только ее, и он не мог больше терпеть неполноценную жену. Он начнет поиски более подходящей супруги, которая родит ему сына.

– Хорошо, – ответил он Сугерию. – Я все обдумаю.