– Она нужна мне для того, чтобы заручиться полной поддержкой аквитанского войска, – заявил он. – Иначе они поступят, как им заблагорассудится, и либо вообще не пойдут со мной, либо повернут назад на полпути, и кто знает, какой хаос они все устроят в мое отсутствие.

Алиенора готовилась ко сну, когда в ее покои вошел Людовик. Она настолько отвыкла от его поздних визитов, что не сразу опомнилась и предложила ему вина.

– Какой приятный сюрприз, – сказала она, велев Гизеле наполнить для Людовика кубок.

Он сел на кровать. Шторы были уже опущены с петель, а простыни откинуты.

– Останешься?

Он заколебался, и она удивилась еще больше, когда он кивнул.

– Да, – сказал он, – ненадолго.

Она отпустила своих дам и села рядом с ним.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал он.

– О чем? – Она старалась, чтобы ее вопрос прозвучал скорее заинтересованно, чем настороженно.

– О спасении Эдессы, – ответил он. – Я хочу, чтобы ты отправилась в Крестовый поход со мной.

Алиенора замерла. Людовик взял ее руку и сжал очень сильно, причиняя боль.

– Воины Аквитании последуют за нами с большей готовностью, если ты поведешь их за собой, к тому же ты будешь рада возможности встретиться с дядей Раймундом, ведь он единственный брат отца на этом свете.

Он пристально наблюдал за ней, ожидая ответа.

– Что будет с Францией и Аквитанией? Один из нас должен остаться здесь, чтобы править.

– Сугерий справится. Есть еще граф Неверский, и даже если он тоже отправится в поход, как уверяет, де Вермандуа разберется со светскими делами и сам.

У Алиеноры сжалось сердце.

– А как же Мария? Нельзя оставлять ее на два года без матери.

Людовик отмахнулся.

– Здесь полно нянек, о ней позаботятся. Маленький ребенок не понимает, кто его мать. К тому времени когда она начнет рассуждать, мы уже вернемся. – Его лицо застыло твердой маской. – Ты отправишься со мной. Если мы помолимся у Гроба Господня, быть может, ты родишь мне сына. Я хочу, чтобы ты была со мной.

Неужели Людовик разгадал ее намерения и решил помешать планам? Очевидно, что брал он ее с собой не из любви. Если она откажется, он либо найдет способ ограничить ее свободу во Франции, либо повезет ее с собой на гораздо более суровых условиях, чем если она согласится. Он ее перехитрил.

– Как пожелаешь, – сказала она, опустив глаза. Рука в тисках его пальцев ныла от боли, однако Алиенора не охнула и не вздрогнула. – Я поеду с тобой из Везле.

– Хорошо. – Он поднес ее руку к губам и поцеловал бескровные пальцы, после чего ослабил хватку. – Мы поговорим об этом завтра.

Когда он ушел, Алиенора легла в постель, но оставила лампу гореть и, потирая онемевшую руку, стала обдумывать новую стратегию.

Мечи солнечного света рассекли облака и осветили церковь Сен-Мален, венчающую холм Везле. Тем, кто прибыл сюда в пасхальное воскресенье 1146 года, казалось, что Господь кончиками пальцев касается аббатства, даря благословение.

Город уже давно был переполнен, и на окрестных полях появились палатки. В тавернах и гостевых домах все было занято. Люди спали на обочинах дорог, положив головы на походные ранцы. В лавках шла бойкая торговля. Пекари не успевали печь хлеб, а за дрова для топки печей шла чуть ли не драка. Дороги к аббатству были забиты людьми, жаждущими принять участие в пасхальных обрядах. Даже с новым притвором церковь аббатства не могла вместить огромного количества пришедших, поэтому снаружи тоже установили кафедры, чтобы толпы на улице могли слушать слово Божье так же, как когда-то люди впервые слушали Христа.

Алиенора и Людовик исповедались перед алтарем, который был окружен железными перилами, сделанными из кандалов и цепей заключенных, снятых при освобождении. Алиенора горячо молилась о том, чтобы избавиться от своих невидимых оков.

После службы они вышли на улицу, стражники прокладывали им путь через толпу паломников, заполнявших неф и притвор, пока не подошли к кафедре, стоявшей на открытой площадке в некотором отдалении от церкви. За ней возвышались два трона, украшенных шелковыми драпировками и подушками, по обе стороны от них развевались знамена Франции и Аквитании. На Людовике и Алиеноре были одежды из простой некрашеной шерсти, и лишь на груди Алиеноры сверкал большой и искусно сделанный золотой крест, украшенный множеством драгоценных камней.

Позади и вокруг тронов собралась знать Франции и Аквитании. Холодный ветер обдувал вершину холма, но солнце по-прежнему пробивалось сквозь тучи и даже грело.

Процессия монахов в белых одеждах приблизилась к кафедре, возглавляемая смертельно бледным Бернардом Клервоским. Его тонзура отливала серебристо-серым, и сам он казался полупрозрачным, словно не от мира сего. Бернард устремил горящий взгляд на Людовика и Алиенору, а затем поднялся по ступеням на кафедру. Стоя перед толпой паломников и крестоносцев, он развернул пергаментный свиток и показал папскую буллу, призывающую всех христиан спасти святые места Божьи от неверных. Его голос, исходивший из хрупкого тела, был мощным, а его эмоциональное, трогательное ораторское искусство заворожило слушателей. По спине Алиеноры пробежал холодок. Она взглянула на Людовика и увидела, что в его глазах блестят слезы.

Бернард ударил по краю кафедры.

– Пусть все узники в этот день выйдут на свободу! Во имя святой Марии Магдалины в Везле пусть все, кто носит оковы за свои грехи, сбросят их, возьмут крест Христов и понесут его в Иерусалим! – Бернард широко раскинул руки. – Всем будет даровано отпущение грехов. Обнажите мечи свои в защиту Господа, и пусть ваши сердца будут чисты! Принесите клятву, принесите ее сейчас, принесите ее за Христа, умершего на кресте за ваши грехи и воскресшего победителем в этот самый день!

Людовик распростерся у подножия кафедры, не скрывая слез. Бернард Клервоский подарил ему крест из белой шерсти, чтобы пришить к плащу, и, подняв короля на ноги, обнял. Затем Алиенора опустилась на колени, чтобы принять свой крест. Она дрожала, немного от страха, но больше от охвативших ее чувств и осознания важности момента, который ознаменовал новый этап в ее жизни.

Аббат Бернард подал ей клочок шерсти, следя за тем, чтобы их пальцы не соприкасались. Его взгляд упал на великолепный крест на ее груди, Алиенора отстегнула цепочку и протянула ему.

– Дар на Крестовый поход, – сказала она.

– Благодарю вас, дочь моя, – ответил он и, словно золото жгло его плоть, быстро передал крест одному из своих слуг, чтобы тот положил его в сундук для подношений. Из-под платья Алиенора достала простой деревянный крест, который Бернард подарил ей в Сен-Дени.

Люди толпились, чтобы получить кресты от монахов, вышитые в монастырях по всей Франции, и на некоторое время воцарилась суета. Людовик и Алиенора вкладывали кресты в жаждущие, протянутые руки, пока не осталось ни одного. Толпа разошлась по палаткам и ночлежкам или воспользовалась возможностью помолиться в церкви, чтобы скрепить новые обеты. Возвращаясь в гостевой дом, Алиенора увидела множество людей, сидящих со скрещенными ногами на траве, которые возились с иголкой и ниткой, пришивая кресты к плащам и туникам. Кто-то стучал в барабан и задорно распевал песню.

Алиенора подавила желание высмеять эти слова. «Тому, кто пойдет с Людовиком, нечего бояться, потому что его душа попадет в рай и будет жить с ангелами и Господом нашим». Действительно, достойное чувство, но если они и попадут в рай, то, как она подозревала, только потому, что Людовик сбежит и бросит их на погибель. Ей нужно было выжить, пока она не доберется до Антиохии и не окажется под защитой своего дяди Раймунда.