– Если бы новость пришла на прошлой неделе, я бы получил поддержку папы, – прорычал он.

Алиенора подняла глаза от письма, которое она писала одному из своих вассалов.

– Это прибавит тебе веса для призыва на Пасху. Рождество – великое событие, но Пасха будет еще более славной; и если ты отправишься в Крестовый поход, то поведешь за собой и других. Теперь, когда свое слово сказал Рим, многие передумают. Попроси папу прислать Бернарда Клервоского, чтобы он прочел проповедь на Пасху. Он славится ораторским искусством.

Пусть Алиенора искренне не любила аббата Бернарда, однако она уважала его способность доводить толпу до исступления.

– Монахам запрещено проповедовать за пределами своих монастырей, – сказал Людовик, но щеки его порозовели.

Алиенора фыркнула.

– С каких пор это беспокоит Бернарда Клервоского? Он может проповедовать смирение, бесконечно говорить о грехе гордыни в других, но на самом деле он любит, чтобы его слушали и слышали, – как и другие.

– Ты не должна так говорить о таком святом человеке, – укорил ее Людовик.

– Он, конечно, святее тебя, – ответила она. – Но дело не в этом. Когда двор соберется на Пасху в аббатство Везле, нужно позаботиться о том, чтобы было кому всколыхнуть людские души. Я напишу тетушке Агнессе в Сент и монахиням в Фонтевро и попрошу вышить кресты, которые будут раздавать всем, кто пойдет в Крестовый поход.

– Прекрасная мысль. – Людовик подошел и положил руки ей на плечи. Жест вышел почти нежным.

Алиенора едва не отпрянула. Если у нее и возникали прекрасные мысли, то только потому, что чем большей поддержкой она сможет заручиться ради своего дяди Раймунда в Антиохии, тем лучше, а если Людовик благополучно уедет по крайней мере на два года, Франция будет принадлежать ей.

Алиенора смотрела, как Петронилла нежно купает новорожденного сына в медном тазу перед камином, и старалась не поддаваться зависти. Вот ее сестра, отлученная от церкви и отвергнутая всеми, все же произвела на свет здорового мальчика, в то время как у них с Людовиком была только Мария. Она дважды завлекла мужа в свою постель в январе, но кровотечение пришло как обычно, и после этого весь Великий пост он не входил в ее спальню, потому что это противоречило церковным устоям. Большую часть времени он проводил либо в Нотр-Даме или Сен-Дени в молитвах, либо готовился к пасхальному собранию и торжественному приему в Везле, которые должны были состояться через две недели, как только двор прибудет туда из Парижа.

– Я рада, что ты приехала, – сказала Алиенора. – Я по тебе скучала.

Петронилла вынула малыша из ванны и завернула его в подогретое полотенце. Он суетился и протестовал, сосал маленький кулачок. Петронилла поцеловала его в лоб и передала кормилице.

– Я тоже рада, – сказала она. – Мне не нравится, когда Рауль ездит ко двору без меня. – Ее тон был жалобным. – Дома одной нечего делать, кроме как ждать, шить и ходить по комнате, а он может делать все, что ему вздумается. – Она надулась. – Ты на этот раз не приехала.

– Не смогла, – ответила Алиенора. – У меня были дела при дворе.

– И у Рауля.

Алиенора подавила вздох раздражения.

– Он королевский коннетабль, и Людовик нуждался в нем и будет нуждаться, когда дело дойдет до сбора в Святую землю, а затем и для управления страной после этого. Его жизнь – это двор. Тебе это известно.

Петронилла не успокоилась.

– Он мне изменял?

– Откуда мне знать? – удивилась Алиенора, не добавив, впрочем, что Раулю удалось скрыть свои любовные делишки с Петрониллой, когда они развлекались прямо у нее под носом. – Он любит тебя и заботится о тебе. Когда ему сказали, что ты родила сына, он невероятно возгордился.

– Однако в Аррас к нам не приехал, – парировала она. – И здесь, в Париже, я его тоже не застала.

– Потому что он нужен Людовику в Везле. Вы скоро увидитесь.

Алиенора набралась терпения. Петронилла вела себя так, словно речь шла о великом деле, тогда как на карту было поставлено гораздо большее. Был Рауль верен ей или нет – пустяк. Сама застелила свою постель – теперь пусть в ней и спит.

– После отъезда Людовика ему предстоит играть очень важную роль, и он должен к этому подготовиться – и ты, как его жена, должна готовиться вместе с ним.

– Хочешь сказать – как его наложница, – с горечью ответила Петронилла. – Бернард Клервоский все для этого сделал.

– Я еще не закончила с этим делом. Твой брак будет заключен официально – обещаю.

Петронилла чопорно поджала губы. Алиенора сдалась. Когда на сестру находит такое мрачное настроение, ее не переубедить. Вот встретится с Раулем в Везле – и все изменится. Петронилла будет сиять для мужа, и ответственность за нее тоже ляжет на Рауля. Однако Алиенора все еще чувствовала себя обязанной заботиться о сестре, потому что знала, что сама Петронилла никогда о себе не позаботится.

Первую половину дня Людовик провел в молитве в меровингской базилике Нотр-Дам, а затем вернулся во дворец, чтобы пообедать в большом зале. Был еще Великий пост, и к обеду подали лишь рыбу и хлеб, а единственной приправой была серая соль.

Алиенора сидела тихо, как и ее сестра, и Людовик отметил это сначала с одобрением, а затем с растущим подозрением, гадая, что они замышляют. Он знал, как Алиенора умеет обводить людей вокруг пальца. В прошлом он и сам пал жертвой ее обольщения, но теперь был начеку и все знал о ее взглядах, улыбках и маленьких хитростях. Как она взмахивала рукой, обнажая запястье, когда поправляла рукав; как подчеркивала ухоженные пальчики, украсив их одним редким и красивым кольцом. Он видел, как она заманивает мужчин в ловушку, и был встревожен и разгневан. Во время зачатия Марии королева изменилась, стала скромной и благочестивой, но в последнее время вела себя и одевалась, как раньше. Учитывая, что ему предстояло отправиться в крестовый поход, Людовик находил это возмутительным и неприятным. Что она может натворить в его отсутствие?

– Я размышляю, что делать с королевой, – сказал он позже в своих покоях аббату Сугерию и советнику от тамплиеров Тьерри де Галерану, который занимался финансовыми вопросами, связанными с паломничеством.

Сугерий сложил спрятанные в рукавах руки.

– В каком смысле? – настороженно уточнил он.

– Пока меня не будет. Не знаю, что предпринять. Что, если она здесь поднимет мятеж и захватит власть?

Сугерий медленно кивнул.

– Вполне обоснованное беспокойство, сир.

– Я бы назначил графа Неверского вашим сорегентом – он бы с ней справился, однако граф полон решимости вступить в картезианский орден и решения своего не изменит. Это означает, что мне придется возложить большую ответственность на Рауля де Вермандуа, а я не уверен, что он сможет противостоять королеве, даже если во всех других отношениях он годится для управления. Он слишком любит женщин.

– Он также отлучен от церкви, – мрачно напомнил Тьерри.

– Это касается его души, а не его способностей к управлению государством, – огрызнулся Людовик. – Он слишком стар, чтобы идти в Крестовый поход, и ему нужно найти занятие по душе, пока меня нет. – Король пожевал губу. – Что, если мне взять королеву с собой, где я смогу присматривать за ней? Тогда она не устроит смуту во Франции, а рыцари Пуату и Аквитании беспрекословно пойдут за ней – хотя, естественно, командовать буду я, как ее муж.

Сугерий покачал головой.

– Это не очень хорошая мысль – брать королеву в такое предприятие, – сказал он. – Другие мужчины тоже захотят взять с собой жен и, возможно, даже семьи – армия станет громоздкой и медленной, особенно с целым поездом слуг и необходимым багажом. Женщины отвлекут мужчин от главного дела – войны за Христа.

– Они принесут с собой разврат, – согласился Тьерри. – С женщинами всегда так.

Людовик потер подбородок. Предстояло серьезно подумать. Он прекрасно понимал, что Сугерий не рад его военному походу, но решение было принято. Теперь предстояло принять политическое решение: оставить Алиенору под надежным присмотром или взять ее с собой, чтобы он мог присматривать за ней? Возможно, путешествие в Иерусалим и паломничество вернут ее на путь истинный?