Вскоре торжества закончились, гости разъехались. А в конце зимы стало известно, что все получилось именно так, как и предсказывал великий князь. Ольговичи вошли в смоленские земли и стали приступать к Витебску.
Мстислав Романович повел войско, чтобы отразить вероломных. С ним вместе шел зять князя Давида, юный сын рязанского князя Владимира Глеб, а также двоюродный брат Давида и Рюрика — Ростислав Владимирович, дорогобужский князь.
Черниговскую рать возглавляли сын Святослава Олег, соединившиеся с полоцкими князьями, Васильком и Борисом Друцким — давними союзниками Ольговичей. Узнав о приближении Мстислава, они оставили грабежи и начали изготавливаться к битве. Выбрали подходящее место — полого возвышавшийся холм, окруженный с трех сторон лесами, в которых легко было спрятать засадные полки. Ожидая подхода смоленских войск, Олег приказал всей своей дружине утаптывать снег перед холмом и на его склоне, чтобы ни кони, ни люди не вязли в сугробах. Несколько дней сотни дружинников, построившись в ряды, топотали по снегу, уминали сыпучий, слежавшийся за зиму пласт, готовили себе путь для быстрого и веселого удара по смоленскому войску.
Но Мстислав Романович, понимая, что у Олега с братией было достаточно времени, чтобы подготовиться к битве, провел свои полки лесами, сумев подойти незамеченным. Он напал на Олега не там, где тот ожидал его, утаптывая снег, а сбоку. Напал внезапно и стремительно, одним ударом смял черниговское войско и погнал его, сам находясь во главе преследующего отряда и рубя бегущих.
Разгоряченному боем Мстиславу не пришло в голову оглянуться и посмотреть, что делается у него за спиной.
А в то время как Мстислав, уже уверенный в победе, готовился полностью уничтожить Олегову дружину, из леса вышел полоцкий засадный полк. Воевода Мстиславов, Михалко, вместо того чтобы ударить на половчан, бросил своих воинов и бежал. За воеводой побежали и остальные — те, кто должен был прикрыть тыл смоленского войска. Отогнав их, полоцкий полк пошел вслед за Мстиславом Романовичем, все еще не помнившим себя в горячке битвы, когда уже многие из его соратников, разглядев опасность, кинулись спасать собственные жизни. Мстислав оказался в самой гуще врагов — спереди черниговцы, сзади половчане. Окинув взглядом поле битвы и увидев, что все его воинство рассеяно и разбегается, стараясь достичь леса, Мстислав понял, что выхода нет, и сдался.
Удалось спастись с остатками смоленской дружины князьям Владимиру Глебовичу и Ростиславу Владимировичу. Они отправились в Смоленск, к Давиду.
Смоленск лежал перед Ольговичами почти беззащитный. Торжествующий Олег, узнав от пленных смоленских воинов о том, что к самому Давиду жители города не испытывают любви и не станут защищать его с отчаянностью, сообщил дяде своему Ярославу в Чернигов, что лучшего времени для взятия Смоленска не будет. Давние притязания Ольговичей на владение Смоленском могли быть удовлетворены.
Ярослав решил взять город сам и, собрав все войско, которое только мог собрать, пошел соединяться с Олегом, чтобы, не отвлекаясь больше на грабежи мелких городишек, взять главную добычу, о какой Ольговичи и не мечтали, начиная войну.
Когда полки Ольговичей соединились, к Ярославу прибыли послы от Рюрика. Они привезли из Овруча крестные грамоты о мире, когда-то скрепленные между Святославом и Ярославом с одной стороны и Рюриком и Давидом — с другой. А также письмо Рюрика Ярославу: «Ты поехал моего брата убивать. Совести не имеешь. Итак, возвращаю тебе грамоты крестные, тобой нарушенные. Иди к Смоленску, а я пойду к Чернигову. Увидим, кто из нас окажется счастливее».
Ярослав понял, что совершил большую ошибку, оставив Чернигов без защиты. Сколь ни заманчивым был для него Смоленск, но все же наследственная вотчина Ольговичей — Чернигов — была дороже. Теперь речь уже шла не о том, как захватить князя Давида, а о том, как остановить разъяренного Рюрика, который за унижение брата не оставит от Чернигова камня на камне. Ярослав с теми же послами отправил Рюрику ответ. Оправдываться Ярославу было почти нечем, разве что тем, что Витебск, обещанный Рюриком, до сих пор находился во владении Давида и его зятя Василька Брячиславича. Хотя для того, чтобы объяснить причину начатой войны, это было очень слабое оправдание — к чему завоевывать город, который уже обещан тебе? Чтобы отговорить Рюрика идти на Чернигов, надо было предложить ему в письме нечто заманчивое. Конечно, Ярослав посулил отпустить сразу, без всякого выкупа Мстислава Романовича. Но самым главным своим доводом Ярослав представил Рюрику их возможный союз против великого князя. Против такого предложения Рюрик, по мнению Ярослава, устоять не сможет.
Но почему-то Рюрик устоял. Он твердо ответил Ярославу, что у всех Мономаховичей общие дела, а Всеволод Юрьевич — старший в роду. И если заключать мир, то без великого князя цена этому миру будет небольшая. «Дай моим послам свободный путь ко Всеволоду и Давиду, — писал Ярославу Рюрик. — Мы все готовы примириться».
Ярослав не пошел к Смоленску, вернулся в Чернигов, но согласия на мир не дал. Он перекрыл все дороги, чтобы великий князь, Давид и Рюрик не могли сообщаться друг с другом. Этого было достаточно, чтобы Рюрик начал войну.
Вновь были призваны половцы. Теперь Рюрик впустил их на Черниговскую землю, а сам начал грабить принадлежавшие Ольговичам днепровские города. Он действовал жестоко и безоглядно, чувствуя, что настал решительный миг навсегда расправиться с вероломным племенем. Кроме того, войну против Ольговичей велел ему начать великий князь и обещал поддержать Рюрика.
До самого лета Рюрик свирепствовал на Черниговщине. Несколько раз разбивал полки, посланные Ярославом его усмирить, и все не успокаивался, ожидая вмешательства Всеволода Юрьевича. Но слышал от него лишь одни обещания.
Неожиданно у Ольговичей нашелся союзник в борьбе против Рюрика. Этим союзником оказался не кто иной, как князь Роман Волынский. Он уже успел отдохнуть после неудачной битвы с Мечиславом и, увидев, что может причинить вред тестю, двинул свою дружину на помощь Ольговичам. Роман уже успел забыть благодеяния, оказанные ему Рюриком, успел забыть великодушие тестя, да он никогда и не помышлял о благодарности. Если гибель Рюрика принесет выгоду — что ж, Роман не видел причин, которые могли бы ему помешать добиваться его гибели. Единственно, почему нельзя убить ближнего своего, считал Роман, — это если он сильнее тебя.
Такого предательства не ожидал даже Рюрик, хорошо знавший зятя. Роман помогал Ярославу защищаться от Рюрика, воевал в Смоленской области, отвлекая на себя силы Мономаховичей. Тем временем Рюрик, не надеясь встретиться с зятем на поле боя, решил отомстить ему по-своему. Он послал своего сына, Ростислава, и племянника Мстислава Мстиславича, сына Храброго, в Романову волость. Князья, соединившись с галицким князем Владимиром, опустошили окрестности Владимира Волынского и осадили саму столицу Романа.
Тут и великий князь вступил в войну, потому что уже не мог не вступить. Громадное войско Всеволода соединилось с полками Давида и рязанских князей, которые пригласили еще соседних половцев. Войско двинулось в сторону Чернигова, не встречая на своем пути никакого сопротивления — все силы Ольговичей были оттянуты от северных границ.
Узнав, что воевать теперь придется не с Рюриком, а с непобедимым и могучим великим князем, Ярослав понял, что война эта может оказаться для Ольговичей последней. Он слишком долго испытывал терпение Всеволода Юрьевича, не ждал от него для себя никакого снисхождения и не видел никаких других способов его остановить, как все силы бросить на оборону. Ярослав приказал укреплять города Курск, Путивль, Трубчевск. Оборону Чернигова возложил на Святославичей — Глеба и Олега, нанял половцев, двинулся навстречу войску великого князя и встал у него на пути, загородившись засеками, подрубив мосты.
Конечно, от такой силы не загородишься — приходилось ожидать самого худшего. Но все же не следовало упускать всех возможностей для сохранения и своей жизни, и войска своего. Ярослав отправил к великому князю посольство, которому велел передать такие слова: «Дорогой брат! Ты взял нашу вотчину и достояние. Желаешь ли загладить насилие дружбою? Мы любви не убегаем и готовы заключить мир согласно с твоей верховной волею. Желаешь ли битвы? Не убегаем и того. Пусть Бог и Святой Спас рассудят нас в поле».
