Получив подкрепление от нумидийцев, Нобилиор предпринял попытку взять Нуманцию приступом. Штурм велся с северо-востока, Гран Аталайя находилась напротив, со всех других сторон Нуманция прикрывалась реками Дуэро и Мерданко, город был окружен стеной. Восточнее, на равнине армии сошлись для битвы и выстроились в боевой порядок. Римляне делали ставку на применение слонов, скрывавшихся в тылу войска (Арр. Iber., 46, 189). Когда сражение было в разгаре, ряды римлян раздвинулись, и слоны через образовавшиеся проходы устремились на врага. Кельтиберы и тем более их кони пришли в полное смятение из-за неожиданной атаки невиданных животных и бежали в город (Арр. Iber., 46, 190; о бегстве лошадей из-за необычного вида слонов см. также Amm. Marc, XXV, 1, 14). Римляне преследовали их, и бой продолжался у городских стен. Здесь снова использовались слоны, поскольку с установленных на их спинах башен было легче попадать в людей, находившихся на стенах[50]. Внезапно в одного из слонов попал тяжелый камень, и животное, громко трубя, пришло в бешенство и обратилось в бегство, круша при этом все, что попадалось ему на пути (Арр. Iber., 46, 191; больше всего должны были пострадать римляне, поскольку, как следует из Аппиана (Iber., 46, 190; 193), кельтиберы за пределами стен больше не появлялись). Из-за рева паника перекинулась и на других слонов, так что они начали свирепствовать среди римлян^{95}.[51] Нумантинцы воспользовались благоприятным для них изменением ситуации. Со стороны римлян от рук кельтиберов погибло 4000 человек и три слона, испанцы захватили много оружия, а также римские боевые значки. Сами кельтиберы потеряли в тот день 2000 человек (Арр. Iber., 46, 191. Цифры представляются заслуживающими внимания). Однако Нобилиор потерял более трети, а то и половину от первоначального состава войска.

Это второе поражение имело для римлян в высшей степени неблагоприятные последствия. Именно тогда, по-видимому, от них отпал Окилис (Арр. Iber., 47, 196; у Аппиана об этом сообщается как о последнем событии кампании накануне зимы. См., однако, выше, с. 50). Заволновалась также, вероятно, и Ближняя Кельтиберия (во всяком случае, под 152 г. сообщается, что там уже снова шла война: Арр. Iber., 47, 198; 48, 200—204). Однако не ослабела и активность Нобилиора[52].

Видимо, потеря Окилиса побудила его направить конницу против города Аксиния (положение неизвестно[53]), где хранились хлебные запасы врага. Однако наступление продолжалось недолго, многие участвовавшие в нем погибли, и ночью римский отряд возвратился в лагерь (Арр. Iber., 47, 194). Последней операцией римлян осенью 153 г. стала попытка набрать пополнение у соседнего племени, очевидно у ваккеев[54]. Это задание выполняла конница под командованием некоего Биезия[55]. Поначалу все шло успешно, ваккеи оказали союзническую помощь и предоставили римлянам определенное число всадников. Однако нумантинцы между тем узнали о случившемся и застигли отряд на дороге. Новые союзники сразу обратились в бегство, римлянам же пришлось вступить в бой, и их предводитель со многими из своих людей нашел там смерть (Арр. Iber., 47,195).

Для римлян кампания 153 г. стала цепью поражений[56], которые уместились в короткий отрезок времени между 23 августа и наступлением зимы[57] (Аппиан в Iber., 47, 195 пишет о ситуации после неудачного штурма города: «Короткое время Нобилиор потратил на приведение в порядок своего войска»). Нобилиор остался на зиму в своем лагере на плоскогорье, что было чем-то совершенно новым для римской армии; позднее в ходе войны это повторялось дважды: в 140/139 г. Квинтом Помпеем (Арр. Iber., 78, 335) и в 134/133 г. Сципионом Эмилианом (Арр. Iber., 89, 397; ср. хитрость с зимним лагерем в конце книги). В связи с тем, что снабжение уже и прежде испытывало серьезные трудности из-за многочисленных поражений (Окилис, Аксиний), а увеличение этих трудностей в суровые зимние месяцы было несложно предугадать[58], решение Нобилиора о пребывании в лагере зимой, по-видимому, являлось вынужденным. К этому его могло побудить внезапное наступление зимы со снегопадами, которые сделали невозможным отход в долину Эбро — путь через Окилис и так находился в руках противника^{96}. Солдаты сильно страдали от сурового климата. Не хватало продовольствия и в особенности дров для разведения костров. Многие погибали во время заготовки дров — несомненно, от рук врагов (об опасностях, которым подвергались во время походов за дровами, см. ниже о пребывании Лукулла под Каукой, с. 82), да и в лагере голод и морозы уносили немало жизней (Арр. Iber., 47, 197). Весной следующего года армия, видимо, смогла отступить к Эбро, и там еще сохранившие боеспособность остатки войск — вряд ли более 12 000 человек^{97} — были переданы новому командующему Марцеллу[59], тогда как больных и раненых отправили в Италию (ср.: Polyb., XXXV, 4, 1 — 6). Нобилиор смог оправдаться перед сенатом. Хотя неудачи консула подверглись осуждению, его намерение добиться капитуляции врага, а не идти на соглашение с ним, было одобрено большинством сената (см.: Арр. Iber., 49, 208).

Нам придется вернуться немного назад, поскольку испанские события, естественно, занимали умы римских политиков еще до возвращения Нобилиора в течение всего 152 г. Серьезный повод для этого давали известия о поражениях римлян. Достаточно сказать, что о неудаче в день Вулканалий, несмотря на удаленность театра военных действий от Италии, стало известно в Риме столь быстро, что эта новость смогла повлиять на результаты консульских выборов и распределение провинций. Думается, что выборы консулов на 152 г. и распределение провинций стали, по сути, ответом на события 153 г. в Испании. Вместе с патрицием Луцием Валерием Флакком^{98} был избран Марк Клавдий Марцелл^{99}, внук того Марцелла, который в годы Второй Пунической войны прослыл «мечом Рима». О ходе выборов и связывавшихся с ними планах ничего не известно, но трудно поверить, что уже само по себе избрание такого человека не преследовало определенных целей. Для Марцелла это было уже третье консульство (после 166 и 155 гг.), и его карьера представляла собою совершенно уникальное явление для периода между Второй Пунической войной и эпохой Мария (уже свой второй консулат он получил через десять лет после первого, так сказать, suo anno[60], чего со времени Сципиона Африканского никто не добивался). Оба раза Марцелл хорошо зарекомендовал себя в тяжелых войнах против горного народа лигуров. Дважды он праздновал триумф и, очевидно, снискал себе всеобщее уважение^{100}.[61] Кроме того, уже во время Третьей Македонской войны в 169 г. Марцелл управлял обеими испанскими провинциями (Liv., XLIII, 15, 3; XLV, 4,1). Такой человек получил теперь командование в His-pania Citerior. Уже само по себе его переизбрание всего лишь через два года после предшествующего консульства (хотя требовался десятилетний интервал) было, несомненно, отходом от буквы закона^{101}. После этого напрашивалась мысль о том, чтобы передать командование в Ближней Испании не по жребию, а с помощью специального постановления сената или народного собрания. Консулы находились в хороших отношениях друг с другом, поскольку Валерий был, по-видимому, чем-то обязан Марцеллу^{102}. Цель всей процедуры была очевидна — поручить способному человеку продолжение и завершение неудачной до сих пор войны против кельтиберов^{103}. Об остроте политической борьбы свидетельствует то, что вскоре после третьего избрания Марцелла был принят закон, который вообще запрещал вторичное избрание в консулы[62]. Среди сторонников этого закона был старый Катон (см. его речь «О том, чтобы никто не был дважды консулом» (ne quis iterum consul fieret), fr. 185— 186 ORF²). Более скромные меры в отношении Дальней Испании также были реакцией на события в тех краях и, прежде всего, по-видимому, на победные донесения наместника предшествующего года: в эту провинцию был вновь направлен претор Марк Атилий (Арр. Iber., 58, 243)[63], поскольку главную опасность, как казалось, устранил Муммий.