Успешное завершение этого похода развязало армии Брута руки для других операций[317]. Снова военные события в ближней и дальней провинциях сплелись в одно целое. Командование в Hispania Citerior, как уже говорилось, осенью 137 г. принял Марк Эмилий Лепид Порцина (Арр. Iber., 80, 348). По отношению к Нуманции он был обречен на бездействие, пока сенат не принял решение о признании недействительным Манцинова договора. Отсюда вытекает, что это решение, поскольку оно было связано с судьбой консула Манцина, состоялось не ранее чем накануне 136 г. Таким образом, возможное возобновления войны против Нуманции последовало не раньше весны 136 г. Поэтому Лепид мог даже счесть, что инструкции по поводу Нуманции прибудут вместе с его преемником. Несмотря на то, что Лепид не отличался телосложением полководца, он захотел воспользоваться неожиданно выпавшим ему удобным случаем, чтобы снискать себе военную славу[318]. То, что развязывание новой войны на Иберийском полуострове было не в интересах Рима, его не беспокоило, равно как и то, что отсутствовал повод для войны[319]. Как это уже было один раз, ваккеям пришлось опять расплачиваться за соседей. Лепид обвинил их в том, что они снабжали нумантинцев, несмотря на то что они никоим образом не нарушали заключенное с римлянами соглашение — с какого времени оно существовало, мы не знаем (Арр. Iber., 80, 349—350; Oros., V, 5,13). Тем самым Лепид начал, бесспорно, несправедливую войну (bellum iniustum) (Oros., V, 5, 13)[320]. Ему удалось привлечь к участию в этой операции своего родственника Децима Юния Брута, уже закончившего свой поход (Арр. Iber., 80, 350)[321].

Целью римского наступления стал город Палантия, под стенами которого в свое время уже понес большие потери Лукулл. Оба полководца — Брут наверняка привел с собой часть войска — приступили к осаде этого города (Арр. Iber., 80, 350). Когда они уже начали войну, к ним прибыли два посла сената, Цецилий и Цинна, которые привезли инструкции для Эмилия Лепида. Они заявили, что сенат удивлен, почему Лепид после совсем недавно понесенных поражений в Испании затеял новую войну. Сенатское постановление недвусмысленно запрещало Лепиду нападать на ваккеев (Арр. Iber., 81, 351; более подробных сведений об этих послах нет). Едва ли эти инструкции появились случайно. Что касается хронологии, то сложно представить, что Лепид начал кампанию до начала зимы[322].

За исключением неблагоприятного времени года войско, которое только что избежало катастрофы при Манцине, нуждалось в отдыхе, тем более что вооружение и обоз были потеряны. Отсюда, конечно, не следует, что уже осенью 137 г. Лепид не принял необходимых мер, видимо, он также провел дипломатическую подготовку, если о таковой можно говорить. Известия об этих мерах в течение зимы могли достичь Рима и стать причиной отправки упомянутого посольства, которое было поставлено перед свершившимся фактом.

Для Лепида было важно использовать время, остававшееся до прибытия его преемника. Консулов 136 г. мы знаем. Из них Луций Фурий Фил по жребию (на это недвусмысленно указывает Валерий Максим: III, 7, 5) получил командование в Ближней Испании, что полностью соответствовало его желаниям (Val. Max., Loc. cit.).

С Брутом складывалась иная ситуация. Вопреки традиции ему продлили командование в дальней провинции во второй раз. Во время дискуссии по этому поводу Сципион Эмилиан выступил в сенате с речью «Об империи Брута» (De imperio D. Bruti) и, вероятно, советовал продлить ему полномочия (Fest., 241)^{331}. Обе меры — запрет Лепиду воевать с ваккеями и продление командования Бруту — были связаны с нумантинским разгромом.

С одной стороны, не должно было возникнуть новых осложнений, с другой — дальнейшее пребывание на своем посту испытанного военачальника, как предполагалось, гарантировало укрепление римского господства.

Между тем Лепид, несмотря на запрет сената, и не думал отказываться от своего намерения[323]. Он объяснил послам, что их инструкции обгоняют ход событий и что он не считает себя связанным ими; в сенате не знают ни о том, что ваккеи помогали Нуманции деньгами, хлебом и войском, ни о том, что в походе участвует Брут; к тому же отступление может поколебать римское господство во всей Испании[324]. С этим ответом послам пришлось вернуться в Рим^{332}.[325]

Осада Палантии продолжалась с усиленным рвением. Возводились редуты, сооружались метательные орудия, заготовлялся провиант[326]. Легат Флакк (более подробно неизвестен), атакованный врагами во время фуражировки, спасся от них с помощью хитрости: он распустил слух, будто Палантия пала. Когда враги услышали ликующие возгласы римлян и узнали об их причине, то приняли это на веру и удалились (Арр. Iber., 81, 353—354). Однако осада затягивалась, положение римлян постепенно ухудшалось. Питание было скудным, начался голод, все вьючные животные были съедены, многие солдаты умерли (Арр. Iber., 82, 354). После долгих колебаний военачальники в конце концов вынуждены были уступить обстоятельствам. В самый неожиданный момент, около времени четвертой стражи, они дали сигнал к отступлению. Военные трибуны и центурионы попытались навести порядок среди начавшейся неразберихи. Несмотря на это, отход больше напоминал бегство — воины оставляли оружие, имущество, больных и раненых, не обращая внимания на их мольбы (Арр. Iber., 82, 355—356; потеря лагеря и оружия — Oros., V, 5, 13). Палантийцы, естественно, воспользовались замешательством и весь день непрерывно со всех сторон преследовали римлян, которые несли при этом тяжелые потери. Число погибших римлян определяется источниками в 6000 (Арр. Iber., 82, 356; Oros., V, 5, 13). Когда наступила ночь, солдаты от голода и усталости не смогли разбить лагерь, но палантийцы отказались от преследования — как сочли римляне, благодаря божественному вмешательству[327].

Отступление велось в сторону Нуманции, поскольку незадолго перед этим состоялась выдача Манцина. Бруту после провала операции пришлось вернуться в свою провинцию[328]. В Риме ответ Лепида послам был воспринят очень отрицательно. Следствием этого стало немедленное отстранение его от командования (Арр. Iber., 83, 358; Аппиан ошибочно пишет о лишении Лепида консульской должности). Однако в отношении этой меры можно говорить скорее о формальном акте, чем о фактическом ее значении для римской политики в Испании. Сообщение об этом Лепид должен был получить более или менее одновременно с прибытием своего преемника Фурия Фила, если — что вероятно — его вообще не привез сам Фурий Фил. Марк Эмилий Лепид Порцина вернулся в Рим после этой насколько несправедливой, настолько и неудачной войны в качестве частного лица. Хотя он был всего лишь оштрафован (Арр. Iber., Loc. cit.), это тем не менее нанесло большой ущерб его авторитету (Sempronius Asellio fr. 4 HRR: «поскольку ненависть к Лепиду понемногу росла (ut maior invidia Lepido glisceretur)». Его поражение упоминается в одном ряду с разгромом Манцина^{333}.[329]