Как только у Цепиона были развязаны руки, он развернул наступление против Вириата и вторгся на подконтрольную ему территорию, в Бетурию[225]. Он захватил город Арсу[226], которую Вириату пришлось оставить, и начал преследовать отступавшего противника, который при этом разорял территории, где он проходил, пока не настиг его в Карпетании (Арр. Iber., 70, 298). Цепион имел значительный численный перевес над лузитанами, и Вириат поэтому не осмеливался на сражение (Арр. Iber., 70, 298—299). В этой тяжелой ситуации он вновь осуществил свой типичный маневр, при котором использовал весь свой опыт и особенности местности. С меньшей частью войска Вириат построился на холме как бы для сражения, а большую часть своих сил вывел через незаметное для римлян ущелье. Как только он увидел, что его люди находятся в безопасности, с оставшимися воинами Вириат ушел, не опасаясь более римлян, причем с такой быстротой, что преследователи потеряли его след (Арр. Iber., 70, 299-300; 62, 260-264; Frontin., II, 13, 4)^{259}.

Операции римлян в кампании 140 г. против лузитан на этом закончились. Консулами 139 г. были избраны уже упоминавшийся Попилий Ленат^{260} и Гней Кальпурний Пизон^{261},[227] люди, в политическом отношении близкие друг другу[228]. Что касается их отношений с другими политическими группировками, то можно предполагать их близость к Фульвиям и Эмилиям Лепи дам, которые как раз в это время добились немалых успехов в достижении магистратур[229]. Помпеи уже два года находился в Испании. В 139 г. Hispania Citerior была вновь объявлена консульской провинцией (возможно, по настоянию консулов, поскольку, как казалось, военная обстановка сама по себе этого не требовала), а Попилию было поручено командование там. Учитывая отношения между консулами, дело было решено полюбовным соглашением. Пизон, очевидно, вел дела в Риме. Командование Сервилию Цепиону в Hispania Ulterior было продлено, так что теперь он мог продолжать войну с лузитанами, которой так желал.

Как кажется, в начале кампании 139 г. Цепион обратился не против самого Вириата — осторожность в отношении противника и недоверие к собственным войскам, видимо, давали для этого достаточные основания. Вместо этого он предпринял поход в область веттонов, которые, как мы уже видели, выступали в качестве союзников лузитан (Арр. Iber., 56, 235; 58, 244), вероятно, в нынешней Эстремадуре. Цепион даже проник до земель галлаиков в северо-западной Испании, так что он должен был пересечь Дуэро (Арр. Iber., 70, 300). Примерно на полпути между Тагом и Аной он заложил укрепленный пункт Кастра Сервилиа^{262}. Равным образом, по-видимому, к этому походу Цепиона восходит более поздняя дорожная станция Цепиана (Caepiana) в южной Португалии, местоположение которой неизвестно^{263}.

Во время этого похода, который не затронул самого Вириата, на последнего обрушился удар со стороны Марка Попилия Лената. Попилий, прибывший для ведения войны с кельтиберами, поначалу был обречен на бездействие, поскольку должен был ожидать решения сената по поводу договора, заключенного Помпеем. Теперь угроза, возникшая еще и со стороны армии ближней провинции[230], побуждала Вириата к мирным переговорам, несмотря на предшествующий неудачный опыт (Diod., XXXIII, 19; Dio Cass., XXII, 75; Auct. de vir. ill., 71, 2). После того как Цепион вновь начал войну, Вириат предпочел вступить в переговоры не с проконсулом дальней провинции, а с Попилием Ленатом. Ему, однако, пришлось разочароваться, если он ожидал мягких условий. На этот раз, в отличие от предыдущего года, диктовали условия римляне. Его положение предводителя лузитанских отрядов было, как и прежде и судя по дальнейшим событиям, небесспорным. Если простые воины были ему преданы (Арр. Iber., 72, 319; Diod., XXXIII, 21а), то отношения Вириата со знатными людьми в его войске были явно натянутыми. Правда, при той популярности, какой пользовался последний, они не имели возможности самостоятельно выступить против него[231], несмотря на то что сами командовали небольшими отрядами (Dio Cass., XXII, 75). Уже история его брака показывает, насколько прохладными были у него отношения с собственным тестем Астолпой (Diod., XXXIII, 7, 1—4). Последний принадлежал к числу состоятельных и знатных лузитан, которые имели разносторонние дружественные связи с римлянами (Diod., XXXIII, 7, 4). Поэтому то, что они держали сторону Вириата, могло истолковываться римлянами как измена. Так что их положение меж двух огней было весьма сложным, тем более что они явно не пользовались симпатиями у простых лузитан. Затруднительность ситуации, в которой они оказались, иллюстрирует описанный выше пример города Тукки.

Как мне кажется, для ведения переговоров Вириат лично прибыл в лагерь консула и своей лишенной показного блеска манерой поведения снискал репутацию настоящего воина[232].

Попилий по обыкновению римлян выдвигал требования одно за другим — вновь налицо скрытая форма deditio, — и Вириат выполнял их по мере предъявления[233]. Так, он отрекся от всех, кого римляне считали перебежчиками. Часть их лузитаны казнили сами, среди них и Астолпа, часть была выдана римлянам, которые наказали их отсечением рук (Dio Cass., XXII, 75). Следующее требование римлян касалось выдачи оружия. Это требование — оно явно не стало бы последним — привело к провалу переговоров. Ни сам Вириат, ни его войско не могли заставить себя претерпеть такой позор (Dio Cass., XXII, 75; Auct. de vir. ill., 71, 2). To, что после прекращения переговоров дело дошло до борьбы между Вириатом и Попилием, совершенно невероятно[234]. Думается, что после прояснения вопроса о договоре с нумантинцами консул должен был уделить все свое внимание этим событиям.

Теперь непосредственным противником Вириата, который все это время, как кажется, оставался в Карпетании, вместо Попилия стал Цепион. Римляне пока сохраняли уважение к Вириату. Он, очевидно, вернулся на гору Венеры, в то время как римляне разбили свой лагерь на южном берегу Тага^{264}. По-видимому, Цепион боялся вступать в борьбу с Вириатом. Вместо этого он стал демонстрировать свои барские замашки, которые уже испытал на себе народный трибун Азелл. Грубость проконсула породила отчуждение между ним и его войском, в особенности всадниками, при том, что он не снискал реальными успехами авторитета, пусть даже и вопреки отвращению, которое он вызывал. Солдаты отводили душу, насмехаясь над ним за глаза. Цепион прекрасно знал об этом, но, естественно, не мог отыскать зачинщиков. Поэтому он решил прибегнуть к коллективному наказанию и дал всем служившим у него римским всадникам чрезвычайно опасное задание: они должны были, не имея прикрытия, нарубить дрова на холме, находившемся в руках Вириата^{265}, — занятие, при котором римляне, как известно, обычно несли потери (см. выше, с. 82). Его офицеры, военные трибуны и легаты пытались уговорить Цепиона отменить приказ, но безуспешно. Всадники же были слишком горды, чтобы молить Цепиона о прощении. Они отправились выполнять распоряжение проконсула, причем к ним присоединились всадники союзников и другие добровольцы. Им удалось справиться с заданием. Однако когда всадники вернулись, то стали укладывать свежесрубленные поленья вокруг палатки Цепиона, чтобы сжечь ее. Цепиону не оставалось ничего иного, как спасаться бегством с претория (Dio Cass., XXII, 78; Ер. Oxyrh. 54, Z. 195 — 196, с серьезными дополнениями). Как развивались события дальше, мы не знаем, однако сомнительно, что Цепион еще имел власть для суровых наказаний.