НЕТ, НЕ ГОЖУСЬ Я В СУДЬИ СТРОГИЕ Нет, не гожусь я в судьи строгие, Что мямлят, истины твердя. Меня минувшее не трогает, Ему я, право, не судья. Былому времени отпетому, Быть может, сгинуть не черед. Но я люблю вас — и поэтому Вам все прощаю наперед. Да и, признаться, вам завидую. Благословляя, как напасть, И вашу боль, и вашу битую И неповерженную страсть! АХ, ПУСТОЕ ДЕЛО — В ДУШУ ЛЕЗТЬ!.. Ах, пустое дело — в душу лезть!.. Я не поп, и ты — не в божьем храме. Я люблю тебя, какая есть, С бедами твоими и грехами. Дни тропою дыбятся крутой, И не всем — одна и та же ноша. Я и сам, ты знаешь, не святой, Впрочем, мне поверь, и не святоша. С детства помним: не рабы вещей, Души наши — для родного края. Леший с ними, для которых щель В дом чужой благословенней рая. Я давно не молод. Мне видней: Чаще — рядом с черным голубое. Не родной бывает нам родней, А сестра, что вынесла из боя. Нет, ни рай, ни царские врата Идеалом не были нелепым, А на стройках юности — братан, Что делился дружеством и хлебом, Не пилил за мелкие грехи, Мог за дело всяческое браться, И читал до полночи стихи О коммуне равенства и братства. Оттого я, верно, и пришел, Не чудивший на веку от скуки, Под твои приветные, как шелк, Отдыха не знающие руки. ВОСПОМИНАНИЕ На песке кипела пена, Тьма творила волшебство, И была благословенна Ночь доверья твоего! Огрызался гром над нами, И стонали тополя, И качалась, как цунами, Черноморская земля. Ливень рушился, стеная. Забивая окоём. И стояла ты, лепная, В мокром платьице своем. А потом гроза умолкла, Посинела гор гряда, И ворочалась у мола Изнуренная вода. На заре кричали чайки, Чуть поскрипывал причал, И на море, цвета чаги. Парус спущенный скучал. Будто угли под золою, На закате облака — Тлело в памяти былое, Непогасшее пока: Я искал тебя немало, Но, закованная в льды. Погребала даль немая Мимолетные следы. Я искал тебя вседневно, Припоздавшая весна, Синеглазая царевна Из мальчишеского сна. …Отпылали гор вершины, Бриз раскачивал буи, И, вздыхая, тишь сушила Косы влажные твои. Над прибрежными горами Озорно заря текла, И в ее багровой раме Ты была белым-бела. И кружился чаек лепет, И лучился берег весь, И была ты, будто лебедь, Светом сотканная днесь. ХОРОШО В ГЛАЗА ТВОИ ГЛЯДЕТЬ Хорошо в глаза твои глядеть (Их, такие, рок дарует вдовам), — И себя, поникшего в беде, Молодым увидеть и бедовым. Хорошо ласкать твою ладонь (Мы не часто любим и любимы), — И почуять силу и огонь Магмы, обжигающей глубины. Хорошо души услышать тишь (Слез слепых ты пролила немало!), — Даже понимая: штиль, он — лишь Отголосок грохота и шквала. Хорошо, когда любовь жива (Не забудь свидания и числа), — И ронять обычные слова, Полные диковинного смысла. Хорошо угадывать и знать (Пусть любовь старинна, как планета), Что ты вечно — синь и новизна Голубого солнечного света. Я БОЮСЬ ВОЗВЫШЕННОГО СЛОГА Я боюсь возвышенного слога, Оттого, в смущении хрипя, Говорю: — Земля бедней намного И бледнее зори без тебя. Ах, какое все-таки везенье, Что однажды, будто краснотал, На тропе проселочной осенней Огонечек твой затрепетал! Поначалу крохотный и хилый, Точно искра малая в мороз, Он тихонько набирался силы И до неба синего дорос. Он теперь от края и до края Полыхает в мире и во мне, И горю светло я, не сгорая На твоем нечаянном огне. КОГДА-НИБУДЬ В ИТОГЕ ДОЛГИХ ЛЕТ Когда-нибудь в итоге долгих лет, — Последний лист отзеленевшей ветки, — Покажешь ты в смущении куплет Своей знакомой доброй и соседке. И скажешь, робость пряча за смешком И кутаясь в платок от непогоды: «Был стихотворец… баловал стишком Меня в давно исчезнувшие годы. Хоть грязь, хоть темь, а все равно торил Ко мне тропу. Любил, не изменяя. И всенародно в книжках говорил, Что, может быть, из неба и огня я. Коль есть любовь — и жизнь, как на пиру, И называл он, модницам на зависть, Меня и лапушкой, и умницей — не вру, — И самой незлобивой из красавиц. И то сказать: я не была рябой, А уж любила пылко, право слово…» …Пусть юность утешается собой, Пусть старость оживает у былого… |
