НЕ СЛАГАЕТСЯ СТИХ… НЕ ПОЕТСЯ… Не слагается стих… не поется… Будто мелочь — затерты слова. И скрипит журавлем у колодца От надсады моя голова. И в душе, как в иные отливы — На живой, на прибрежной меже Обнажаются ржаво заливы И мелеют глубины уже. Среди слов, точно кочечки, куцых Я бреду, опасеньем томим: Вдруг приливы уже не вернутся К берегам обмелевшим своим? ТУТ КОГДА-ТО ИЗВИВАЛАСЬ ТРОПКА Тут когда-то извивалась тропка, Молчаливо хмурилась гора. …Постою у домен неторопко, Близ жары литейного двора. Здесь бывало от свинцовой плетки Аргамак кидался под уклон. …Что иным окатыши и лётки, Взлеты металлических колонн? Я ж глаза прищурю — и с разгона Годы и события сотру, И увижу красные знамена На январском бешеном ветру, И мальчишку в ношеной шинели, Глаз его лихое торжество. Пальцы в рукавицах онемели, Но душа пылает у него. О Гренаде он хрипит некстати, Флюсом шахту загружает он, И его товарищ и писатель Поезда отводит под уклон. …Улицы. И транспортная пробка. Бога укоряют шофера. …Тут когда-то извивалась тропка, Молчаливо хмурилась гора. СДЕЛАЛ ВСЁ, ЧТО СДЕЛАТЬ МОГ Сделал всё, что сделать мог, Без протекций и без связей, По чужим садам не лазил, Не ломал чужой замок. На своей струне пиликал И копил по капле мед. А прибыток не великий, — Ну так то — как бог дает. ВЫ ГОДАМИ СПЛЕТАЕТЕ СЕТИ Вы годами сплетаете сети, Слух и фактики копите впрок, Стихотворцы доносов и сплетен, Обожающие пирог! Маяковским — увы! — не добиты, Вы еще далеки от конца, Вожделенного жира пииты, И свиного певцы холодца. Нет, не ради идеи и дела Ваши лица потны и важны, А всего лишь — для жадного тела, Для машины, мешка и мошны. Мир фискала опасен и бледен, Задыхаются в щелях домов Стихотворцы доносов и сплетен, Романисты подметных томов. МОЛОДЫЕ — ЧТО ИМ? А СТАРУШКИ… Молодые — что им? А старушки Все считают, сколько на веку У бездумной дурочки-кукушки Им еще оставлено «ку-ку». Замирают сердцем от гаданья, Потихоньку крестят впалый рот. Надели их долгими годами, Нагадай им счастья наперед. Накукуй им вечности в хоромах, — Эта сказка, горести губя, Как весной цветенье для черемух — Ничего не сто́ит для тебя. ВОРОНА КАРКАЕТ, КАРТАВЯ… Ворона каркает, картавя, Долбит сизарь морозный двор, И у дворняжек из гортани Голодный лезет разговор. А мы проносимся по суше, Своей не чувствуя вины, Что эти вот — не наши — души, А все же души голодны. И нет, чтоб в жар кидало лица, Что б ты, на этом свете князь, Решил тотчас остановиться, Происхожденьем не кичась, И, ощутив дрожанье кожи, Подумал, не тая добра, Что мог и ты родиться тоже Дворнягой нашего двора, И, глухо тявкая, без злости, И озираясь, точно вор, Терзать обглоданные кости, Вести голодный разговор. 4. Глаз июньская синева КАМЕНЕЮТ ВОРОБЬИ Каменеют воробьи, Серые воробышки. Застываю от любви. От любви-зазнобушки. Запасенные слова Замерзают в глотке, Тяжелеет голова, Пьяная без водки. Ох, морозец нынче крут! Борется с весною! Забивает все вокруг Злою белизною. Я на улице торчу, Выходи наружу! Вот уж перышки пичуг Пропускают стужу. Шелестит метель, слепя, Лепит в лоб занозы, И на сердце у тебя Снежные заносы. ПОУЧЕНЬЯМ ХОДЯЧИМ НЕ ВЕРЮ Поученьям ходячим не верю, Врут они временами без мер. Источили писатели перья — Где любви образец и пример? Почему и целуешь — а пусто? Как сердца поджигают сердца? Может быть, настоящее чувство Первородно всегда, как искусство, У которого нет образца. |
