Хорошо в глаза твои глядеть Хорошо в глаза твои глядеть (Их, такие, рок дарует вдовам), — И себя, поникшего в беде, Молодым увидеть и бедовым. Хорошо ласкать твою ладонь (Мы не часто любим и любимы), — И почуять силу и огонь Магмы, обжигающей глубины. Хорошо души услышать тишь (Слез слепых ты пролила немало!), — Даже понимая: штиль, он — лишь Отголосок грохота и шквала. Хорошо, когда любовь жива (Не забудь свидания и числа), — И ронять обычные слова, Полные диковинного смысла. Хорошо угадывать и знать (Пусть любовь старинна, как планета), — Что ты вечно — синь и новизна Голубого солнечного света. Когда-нибудь, в итоге долгих лет Когда-нибудь, в итоге долгих лет, Последний лист отзеленевшей ветки, Покажешь ты в смущении куплет Своей знакомой доброй и соседке. И скажешь, робость пряча за смешком, И кутаясь в платок от непогоды: «Был стихотворец… баловал стишком Меня в давно исчезнувшие годы. Хоть грязь, хоть темь, а все равно торил Ко мне тропу. Любил, не изменяя. И всенародно в книжках говорил. Что, может быть, из неба и огня я. Коль есть любовь — и жизнь, как на пиру, И называл он, модницам на зависть, Меня и лапушкой, и умницей — не вру, — И самой незлобивой из красавиц. И то сказать, — я не была рябой, А уж любила пылко, право слово…» Пусть юность утешается собой, Пусть старость оживает у былого… Уже за окнами светает… Уже за окнами светает, И свет тот зыбок, как от свеч. Я письма женские сжигаю, Чтоб разом прошлое отсечь. Гори, бумага, ярься, печка, Корежьтесь в дыме и огне Пустое, гладкое словечко И слово света обо мне. Ах, женщин суд, крутой и скорый, В ударах выцветших чернил! Я был вам, женщины, опорой И никогда вас не чернил. И вы мне были, как даянье Судьбы — не мачехи, о нет! — Вы были бурей и боями И обаяньем этих лет. Вы были… были… И до грани, Что отделяет «был» и «есть» — Вы жизнь моя и умиранье, Мое бесчестие и честь. И жалость жалит, как пилою, И рушит душу напролом, И невозможно сжечь былое. Сжигая письма о былом… Я боюсь возвышенного слога Я боюсь возвышенного слога, Оттого, в смущении хрипя, Говорю: — Земля бедней намного И бледнее зори без тебя. Ах, какое все-таки везенье, Что однажды, будто краснотал, На тропе проселочной осенней Огонечек твой затрепетал! Поначалу, крохотный и хилый, Точно искра малая в мороз, Он тихонько набирался силы И до неба синего дорос. Он теперь от края и до края, Полыхает извне и во мне, И горю светло я, не сгорая, На твоем нечаянном огне. |
