Я издали любил вас. Издали… Я издали любил вас. Издали. Ни запретить. Ни под арест. Я целовал во сне вас истово, Как старики целуют крест. Я огородами и тропами Бродил у вашего двора, И терпеливо слушал проповедь Пенсионеров от пера. Они учили — что́ не велено, Плюс проклинали грех и плоть. И тарахтела речь Емелина, Которому черед молоть. И пальцы вздев, они, как исстари, Свою из губ сучили нить. …Я издали любил вас. Издали. Ни под арест. Ни запретить. Нет, не гожусь я в судьи строгие Нет, не гожусь я в судьи строгие, Что мямлят, истины твердя. Меня минувшее не трогает, Ему я, право, не судья. Былому времени отпетому, Быть может, сгинуть не черед. Но я люблю вас — и поэтому Вам все прощаю наперед. И я — надежда вам не ложная, Не мимолетная беда, И жизнь такая, как положено — Живая, грешная вода. И я, признаться, вам завидую, Благословляя, как напасть, И вашу боль, и вашу битую И неповерженную страсть! Ночь провел я вместе с вами Ночь провел я вместе с вами Там, где Симон Кананит Бредит мертвыми словами, Зло железами звенит. Наверху, еще не в силе, Пел во тьме ручей зачин. Мы смеялись и грустили Без особенных причин. Были радость и доверье, Чьи-то добрые стихи, И дарили нам деревья Золотые пустяки. Под косматой буркой бука, В час душевного тепла Были мы одни. И скука Третьей лишней не была. Хмель кружился на поляне, И, небось, я оттого, Наподобье старых пьяниц, Не запомнил ничего. Все слова, как наказанье Все слова, как наказанье, Все стихи, как глухота. Я люблю вас несказанно, Ваши тихие цвета. Глаз глубинное горенье, — Запылавший от него Огонек стихотворенья, Откровенья моего. Оттого и ноша проще, И видней иной изъян, Что иду я не на ощупь, Вашим светом осиян. Сам себе кажусь моложе, И горжусь, сжигая век, Что для вас я, видно, тоже Не прохожий человек. Воспоминание На песке кипела пена, Тьма творила волшебство, И была благословенна Ночь доверья твоего! Огрызался гром над нами, И стонали тополя, И качалась, как цунами, Черноморская земля. Ливень рушился, стеная, Забивая окоем. И стояла ты, лепная, В мокром платьице своем. А потом гроза умолкла, Посинела гор гряда, И ворочалась у мола Изнуренная вода. На заре кричали чайки, Чуть поскрипывал причал, И на море, цвета чаги, Парус спущенный скучал. Будто угли под золою, На закате облака — Тлело в памяти былое, Непогасшее пока: Я искал тебя немало, Но, закованная в льды. Погребала даль немая Мимолетные следы. Я искал тебя вседневно, Припоздавшая весна, Синеглазая царевна Из мальчишеского сна. …Отпылали гор вершины, Бриз раскачивал буи, И, вздыхая, тишь сушила Косы влажные твои. Улыбнулась ты устало, Ты сказала: — Что ж, зови… И на этом свете стало Больше боли и любви. Ах, пустое дело в душу лезть!.. Ах, пустое дело в душу лезть!.. Я не поп, и ты — не в божьем храме. Я люблю тебя, какая есть, С бедами твоими и грехами. Дни тропою дыбятся крутой, И не всем — одна и та же ноша. Я и сам, ты знаешь, не святой, Впрочем, мне поверь, и не святоша. С детства помним: не рабы вещей, Души наши — для родного края. Леший с ними, для которых щель В дом чужой благословенней рая. Я давно не молод. Мне видней: Чаще — рядом с черным голубое. Не родной бывает нам родней, А сестра, что вынесла из боя. Нет, ни рай, ни царские врата Идеалом не были нелепым, А на стройках юности — братан, Что делился дружеством и хлебом, Не пилил за мелкие грехи, Мог за дело всяческое браться, И читал до полночи стихи О коммуне равенства и братства. Оттого я, верно, и пришел, Не чудивший на веку от скуки, Под твои приветные, как шелк. Отдыха не знающие руки. |
