Пусть их шепчутся и судачат Пусть их шепчутся и судачат, В щель замка норовят залезть, — Это выпала мне удача, Что ты есть у меня. Ты есть! Дни, как лошади под вожжами, — Мимо рощиц, полей и лиц, И березы, как прихожане, Торопливо падают ниц. Ослепляет жгутами ветер. И целую я наяву Белоснежные зубы эти, Глаз июньскую синеву. Плещут очи огнем без чада, С холодком вперемежку зной. Ты лети, коренной, как надо. Рядом с лебедью-пристяжной. Ты лети коренник, лети же, К черту вожжи и удила! Или кровь у нас стала жиже, Чем когда-то в бою была? Лебединым последним плачем Юность нам посылает весть. Это выпала мне удача. Что ты есть у меня. Ты есть! Отгорел закат над синью Отгорел закат над синью, Вьется дымка у курьи. Пахли мятой и полынью Губы тонкие твои. Ты сказала, щуря очи: — Зябко, господи спаси… Отчего такие ночи, Будто брага, на Руси! Отчего фатой венчальной Под луной блестят пески? Чайки плачут беспечально? Сыч хохочет от тоски? Отчего в ночах России, На свету своей души, Даже бабы пожилые Бесподобно хороши?.. Я ответил: — Видно, это Оттого, что в лунной мгле Наша песенка не спета, Слава богу, на земле, Оттого, что наше лихо Не дает пока нам весть. Ты косой тряхнула тихо, Ты сказала: — Так и есть. Ты сказала: — Наши узы Впрок ковали колдуны… И звезда горела в бусах, И мерцали в косах русых Искры первой седины. Бабий век Бабий век — сорок лет. Одна из поговорок. Забрели с тобою в мо́рок Сонных стариц — мертвых рек. Ты вздыхаешь: — Скоро — сорок… Ты горюешь: — Бабий век… Для чего же эта жалость, Будто плач перед венцом? Ты платочком повязалась, Девка статью и лицом. Не роняй, как слезы, слово, Сердце вицей не секи. Это просто нетолково, Это, право, пустяки. Люди — разная порода, Не всегда молва права. Я подслушал у народа Сокровенные слова. От избытка лет страдая, Жизнь, как прежде, славословь: Любишь — значит, молодая. Бабий век — пока любовь. …На Урале, на покосе, Есть свой срок, когда с дорог Морось мелкую уносит Предрассветный ветерок. Ты забыл о тьме и стужах. В лужах синь отражена. Тихо рядом. Тихо в душах. В целом мире тишина. Чем чувство больше…
Чем чувство больше, тем слова короче. Чем сердце чище, тем скромней язык. Мне по душе твои скупые строчки, К немногословным письмам я привык. Зачем любви признания и речи? Достаточно обоим та́к прожить: «Люблю» — сказать друг другу в первый вечер И у могилы это повторить. Феникс Милая, нам незачем сердиться, Не тирань вопросами меня. Снится мне все чаще Феникс-птица, Грозная и грустная девица С крыльями из пепла и огня. По ночам, когда луна в зените, И детишек пестует лиса, — В эту пору сказок и наитий Чья-то тень мелькает на граните, Звонко загораются глаза. И опять мерещится иль мнится Легкое касание руки. И живут желанных женщин лица, И приходит время, чтоб родиться Яростной диковине строки! Век — не вечно радость и цветенье, Но бессмертно жизни торжество. …Вновь на скалах сказочные тени, И, сгорая, возникает Феникс На заре из пепла своего Обновленья ласковое чудо, Оживай, багряное, и впредь. Отвяжись, постыдная остуда, И сгорай, душа моя, покуда Ты еще умеешь догореть! Синим светом сновидений снова Приходи. Ликуя, отрави Домыслами времени иного, Жаркою и тайною обновой Оперенной пламенем любви! Не дал мне бог ни денег, ни удачи Не дал мне бог ни денег, ни удачи, И если что стяжал я на веку — Одну тебя. Но кумушки судачат, Как старые сороки на суку. Я знаю: жизнь — неласковый учитель, Но все ж прошу: умерьте этот гам. Ах, замолчите! Право, замолчите! Ну, дайте ж отдых вашим языкам! Опять у вас я вроде на примете… Любые семьи бог благослови. Но жизнь — увы! — мудреней арифметик, И нет глубин, загадочней любви. Не новость это, впрочем. И весенний Свой грустный груз я молча волоку. …Не дал мне бог ни денег, ни везенья, Одну тебя стяжал я на веку. |
