Чертишь, чертишь знаки на бумаге Чертишь, чертишь знаки на бумаге Что-то впрямь творение тощо… Миллион стихов на Кара-Даге После нас отыщется еще. Обживая дальние планеты И тоскуя на своем посту, Будут тыщелетьями поэты Выплавлять вот эту красоту, — Эту вот — зеленую, незлую, В черных всплесках донного огня, Эту — одесную и ошуюю — Навеки вошедшую в меня. Время перемелет наши кости, Дань отдавши нашей маете. Все равно — захаживайте в гости К этой окаянной красоте! Был бы ярый я, как когда-то Был бы ярый я, как когда-то Да улыбчиво-молодой, Я б весь век собирал агаты У Конь-пряника под водой. Я б дарил их больным и сирым, Как тепло оставлял в руке. И ходила б молва над миром О неслыханном чудаке. О каком-то бродяге нищем (Может, он с кошельком тугим?), О мальчишке, который ищет И, найдя, отдает другим. Не чурался б я этих качеств, Не страшился бы славы той. …Очень мало в мире чудачеств, Порождаемых добротой. Ночь беззвездная такая Ночь беззвездная такая… Никого… Хоть волком пой. И луна летит нагая Над унылою тропой. И гудит пчелиным гудом То ли фен, а то ли бриз, И торчит заморским чудом Над скалою кипарис. Славно думается ночью О хорошем ли, плохом, Видишь прошлое воочью, Душу мучаешь стихом, Сеешь хлеб и пенишь реки, У огня — долой с коня. Все мы — люди-человеки, Все мы, значится, родня. Я треплю остатки чуба, Постигаю тайны суть: Ты меня обманешь, Люба, Да себя не обмануть. С Кара-Дага дует горыч… Ну, чего друг друга злить? Что ж, как видно, эту горечь Только горькой и залить. На луне вон пятна тлеют… Я сказал себе давно: — Чем ты чище и светлее, Тем заметнее пятно. Холодок ползет по коже. Мне, поверь, не до обид. Никого зажечь не может Тот, который не горит. Одного заест тоска ведь, Да и к горю моему Мне тебя не облукавить — Не умею… И к чему? Лучше бросить все вопросы, Обо всем забыть вокруг, Кроме доброй папиросы, И себя заверить вдруг, Что во тьме уральской ночи У речного бережка Мне, как прежде, светят очи. Очи милого дружка. Горит звезда над миром старым
Горит звезда над миром старым, Как светлячок в ином стогу. И ходят пары… ходят пары На затененном берегу. А море пенится у борта, А из трубы — огонь угля, Как рассеченная аорта На черном теле корабля. Я между бочек затесался, Летит не в уши — в душу мне «Ура!» свирепого десанта В свинцовом свисте и огне. И память вновь былое тащит… Не зря легли они, не зря, В бушлатах, в робах немудрящих На белых льдинах декабря. Братки… Погодки… Еле-еле Держу себя, чтоб не навзрыд… Последний кубрик Коктебеля Для вас мотыгами отрыт. В железных скалах у причала Навек вас принял мезозой, И четверть века отзвучала Над вами бризом и грозой. …Пылают зори, как пожары, И я забыть их не могу. И молчаливо ходят пары На затененном берегу. На жарком юге в горы бегаем На жарком юге в горы бегаем, Глазами нежим пыльный лес, И на лужайке лошадь пегая — Для нас — немалый интерес. Почти что молимся мы истово Вам, минеральные ключи, И сердолики с аметистами Нам часто чудятся в ночи. А до́ма, до́ма — детка-сосенка Сгребает в лапы облака, И вдруг показывает просека Медведей бурые бока. И лось проносится, не мешкая, В таежных марях то и знай, И нянчит ангелов с усмешкою Под самым небом Таганай. В горах, за синими урманами, На легких крыльях снегиря, К заре над домнами и станами Спешит озерная заря. Ну, что ж, что место наше вьюжное, Что наши гнейсы — не коралл. Мы летом тянем в море южное, А вы — гребитесь на Урал. Он вам покажет силу пламени. Когда дутье гудит в печи, Он вам подаст в ладонях каменных Свои подземные ключи. Гостям он рад. Не пожалеете… Возьмете сказки у старух. И вам сыграет на жалеечке Про ночи Севера пастух. |
