Николь и Барбикен мало обращали внимания на шутки Ардана. Они пустились в научный спор. Их больше всего волновал вопрос, по какой кривой полетит ядро. Один стоял за гиперболу, другой за параболу. Они разговаривали чистейшими формулами с бесконечным количеством иксов. Доказательства излагались таким языком, что Мишель выходил из себя. Спор действительно был горячий, и ни один из споривших, казалось, не желал уступать противнику облюбованную им кривую.

Ученый спор затянулся настолько, что Мишель потерял, наконец, всякое терпение.

— Хватит с вас, господа косинусы! — сказал он. — Перестанете ли вы, наконец, швыряться своими параболами и гиперболами? В этом деле меня интересует только одно: ну, положим, наше ядро полетит по той или другой кривой. Куда же нас приведут эти кривые?

— Никуда, — ответил Николь.

— То есть как никуда?

— Разумеется, никуда, — сказал Барбикен. — Ведь это же незамкнутые кривые: ветви их уходят в бесконечность.

— Уж эти мне ученые! — вскричал Мишель. — Обожаю ученых! Да какое нам дело, полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, раз и та и другая занесут нас в бесконечное пространство?

Барбикен и Николь не могли удержаться от улыбки. Они действительно занимались «искусством для искусства». Никогда еще более бесполезный спор не происходил в столь мало подходящих условиях. Мрачная истина заключалась в том, что, независимо от того, полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, путешественники уже никогда не попадут ни на Луну, ни на Землю.

Что же могло ожидать отважных друзей в самом недалеком будущем? Если им и не придется умереть от голода или от жажды, если они не замерзнут от нестерпимого холода, то через несколько дней, когда будет израсходован весь газ, они неминуемо погибнут от недостатка воздуха.

Как ни старались друзья экономить газ, его все же приходилось тратить из-за невероятного понижения окружающей температуры. Они могли еще кое-как обходиться без света, но тепло им было жизненно необходимо. К счастью, аппарат Рейзе и Реньо был весьма экономичным, и для поддержания температуры в снаряде на необходимом уровне не требовалось большого расхода газа.

Наблюдение через окна стало затруднительным, потому что влага в снаряде осаждалась на оконных стеклах и быстро превращалась в лед. Стекла приходилось то и дело протирать. Тем не менее друзьям все же удалось сделать некоторые очень интересные наблюдения.

В самом деле, если на невидимой стороне Луны есть атмосфера, то падающие звезды, проходя через нее, должны загораться. Если бы снаряд летел сквозь воздушные слои, то можно было бы уловить какой-нибудь звук, распространяемый лунным эхом, — раскаты грома, грохот падающих лавин или взрывы действующего вулкана. Если бы какой-нибудь кратер извергал пламя, можно было бы заметить его свет. Все подобные явления, тщательно проверенные наблюдениями, значительно облегчили бы разрешение проблемы лунной природы. Барбикен и Николь, поместившись у окна, с неистощимым терпением астрономов вглядывались в пространство.

Но диск Луны оставался попрежнему нем и мрачен. Он не отвечал ни на один из вопросов пылких исследователей. Это вызвало довольно верное замечание Мишеля:

— Если мы снова когда-нибудь пустимся в такое же путешествие, мы взлетим в период новолуния.

— Ты прав, — ответил Николь, — при новолунии мы имели бы некоторые преимущества. Луна, померкшая в солнечном сиянии, была бы, конечно, невидимой в течение всего пути, но зато мы видели бы «полную» Землю. Кроме того, если бы нам опять пришлось так же облететь Луну с обеих сторон, как сейчас, невидимое ее полушарие было бы полностью освещено.

— Хорошо сказано, Николь. А ты что думаешь об этом, Барбикен? — спросил Мишель Ардан председателя.

— Вот что я думаю, — серьезно ответил председатель «Пушечного клуба». — Если мы когда-нибудь снова отправимся в подобное же путешествие, то мы вылетим именно в то же самое время и при тех же самых условиях, что и в этот раз. Предположите, что нам удалось бы достигнуть цели, -тогда, бесспорно, лучше было бы высадиться на материке, освещенном ярким светом, чем очутиться в полушарии, погруженном в непроницаемую темноту. Ясно, что тогда наш первый бивуак на Луне нам удалось бы устроить в более выгодных условиях. Невидимую же сторону Луны мы посетили бы во время наших исследовательских экскурсий по лунному шару. Значит, мы правильно выбрали период полнолуния. Но прежде всего надо было достигнуть цели и предотвратить отклонения.

— На это нечего возразить, — сказал Мишель Ардан. — Что ни говори, а мы упустили заманчивую возможность осмотреть другую сторону Луны. Кто знает, может статься, что обитатели других планет знают гораздо больше о своих спутниках, чем наши ученые о спутнике Земли.

На это замечание Мишеля Ардана можно дать следующий ответ: действительно, некоторых спутников изучить легче благодаря их большей близости к своей планете. Обитатели Сатурна, Юпитера и Урана, если они только существуют, могут без труда установить связь со своими лунами. Четыре спутника Юпитера обращаются вокруг него на расстояниях в 108 260, 172 200, 274 700 и 480 130 лье. Эти расстояния вычислены от центра Юпитера, а за вычетом длины его радиуса, составляющей от 17 до 18 тысяч лье, мы увидим, что первый спутник Юпитера ближе к его поверхности, чем Луна — к поверхности Земли. Из восьми спутников Сатурна четыре — также ближе к своей планете: Диона — находится в 84 600 лье от Сатурна, Тэфия — в 62 966 лье, Энцелад — в 48 191 лье и, наконец, Мимас — в среднем всего лишь в 34 500 лье.

Из восьми спутников Урана, первый — Ариель — находится всего лишь в 51 520 лье от своей планеты.

Таким образом, на поверхности этих трех планет наблюдения, задуманные Барбикеном на Луне, представили бы значительно меньшие трудности. И если бы обитатели этих планет отважились на такое же путешествие, как и наши друзья, им бы, возможно, и удалось исследовать невидимые полушария своих спутников.

Но если они никогда не покидали своей планеты, они знают о своих спутниках не больше, чем астрономы Земли.

Снаряд между тем описывал во мраке траекторию, для определения которой не имелось никаких данных. Барбикен никак не мог установить, изменилось ли направление ядра под влиянием лунного притяжения или под воздействием какого-то неизвестного небесного тела. Однако в положении снаряда произошла явная перемена, в чем Барбикен убедился около четырех часов утра.

Перемена состояла в том, что ядро повернулось к поверхности Луны и таким образом встало перпендикулярно к ее оси. Это изменение было, несомненно, вызвано притяжением, то есть силой тяжести. Самая тяжелая часть снаряда, его дно, стала склоняться к невидимому диску, как бы падая на него.

Может быть, снаряд все-таки упадет на Луну? Может быть, путешественникам удастся достичь желанной цели? Увы, нет. На основании одного, правда не вполне объяснимого факта Барбикен понял, что снаряд не приближается к Луне, а движется вокруг нее по более или менее концентрической кривой.

Таким фактом явилось какое-то странное сияние, замеченное Николем на горизонте темного диска. Это зарево никак нельзя было принять за свет какой-нибудь восходящей звезды. Красноватое сияние постепенно усиливалось и расширялось; это, несомненно, доказывало, что снаряд не падает на Луну, а приближается к светящемуся пятну.

— Вулкан! — крикнул Николь. — Действующий вулкан! Извержение лунного вулкана! Значит, Луна еще не вполне остыла!…

— Да, это извержение, — подтвердил Барбикен, тщательно наблюдавший сияние в зрительную трубу. — Это может быть только вулкан!

— Но ведь для поддержания такого горения необходим воздух! — заметил Ардан. — Значит, эта часть Луны окружена атмосферой.

— Очень возможно, — ответил Барбикен. — Но необязательно. В вулкане благодаря распаду некоторых веществ образуется кислород, который и питает пламя, извергаемое в безвоздушное пространство. Мне даже кажется, что наблюдаемое нами пламя отличается именно той яркостью и силой, какие характерны для горения в чистом кислороде. А потому рано еще утверждать наличие лунной атмосферы.