— Так что же из этого следует, неугомонный болтун? — спросил Барбикен.

— Следует только то, что нам остается целых двадцать шесть минут.

— Теперь уже только двадцать четыре, — опять поправил Николь.

— Хорошо, только двадцать четыре, дорогой капитан. Двадцать четыре минуты, в течение которых можно с успехом углубить и обсудить…

— Мишель, — перебил его Барбикен, — у нас будет достаточно досуга для самых глубокомысленных рассуждений во время перелета, а теперь лучше бы заняться приготовлениями к отъезду.

— А разве не все готово?

— Разумеется, все готово, но следовало бы еще кое-что сделать, чтобы ослабить, насколько возможно, первоначальный толчок.

— А ты разве забыл воду в разбивных перегородках? Ее упругость предохранит нас от любого толчка.

— Я надеюсь, Мишель, — мягко сказал Барбикен, — но все-таки неуверен…

— Ну и шутник! Он «надеется»! Он «неуверен»! Он дожидался, пока нас совсем закупорят, чтобы сделать такое печальное признание! Я требую, чтобы меня сейчас же выпустили отсюда!

— Выпустили? Да как же это сделать? — спросил Барбикен.

— Действительно, теперь это трудновато. Мы сидим в вагоне и через двадцать четыре минуты услышим свисток кондуктора.

— Через двадцать, — поправил Николь.

Несколько мгновений путешественники молча глядели друг на друга; затем осмотрели все находившиеся при них вещи.

— Все в порядке, — сказал Барбикен, — все на месте. Теперь надо решить, как бы получше разместиться, чтобы легче выдержать толчок от выстрела. Какое положение наиболее выгодно? Прежде всего надо предотвратить приток крови к голове.

— Совершенно верно, — заметил Николь.

— Ну так встанем вверх ногами, как клоуны в цирке! Чего же лучше! — воскликнул Ардан, готовясь тотчас же привести в исполнение свою выдумку.

— Нет, нет, — возразил Барбикен, — лучше всего лечь на бок. Лежа на боку, мы легче перенесем толчок. Заметьте, что в момент выстрела никакого значения не будет иметь, находимся ли мы внутри снаряда, или впереди него.

— Ну, раз это не имеет никакого значения, я могу быть спокоен, — сказал Мишель Ардан.

— Одобряете ли вы мою мысль, Николь? — спросил Барбикен.

— Вполне, -отвечал Николь. — Остается тринадцать с половиной минут.

— Наш Николь не человек, — воскликнул Мишель Ардан, — а ходячий хронометр с секундомером на восьми камнях…

Но товарищи уже не слушали его; с непостижимым хладнокровием они заканчивали последние приготовления к вылету. Со стороны их можно было принять за двух аккуратных пассажиров, которые со всеми удобствами располагаются в железнодорожном купе. Спрашивается, из чего только сделаны сердца у этих американцев! Их пульс не ускоряется даже в минуту самой страшной опасности.

В снаряд были положены три толстых, туго набитых тюфяка. Николь и Барбикен вытащили их на середину диска, образующего подвижной пол. На эти тюфяки путешественники намеревались улечься за несколько минут до выстрела.

Неугомонный Ардан суетился и вертелся в своей тесной тюрьме, как он называл снаряд, словно дикий зверь в клетке. Он без умолку болтал с друзьями и с собаками — Дианой и Сателлитом, которым, как мы помним, он незадолго до отъезда дал эти символические клички.

— Эй, Диана, сюда! Эй, Сателлит! — кричал он, подбадривая собак. — Ко мне! Мы с вами покажем лунным собакам, как ведут себя псы на Земле! То-то прославится ваша собачья порода! Черт возьми! При-ведись нам только вернуться назад, мы уж, конечно, привезем с собой новую, скрещенную породу «лун-догов», которая произведет здесь страшнейший фурор.

— Если только на Луне водятся собаки! — заметил Барбикен.

— Разумеется, водятся, — уверенно заявил Мишель Ардан. — Там водятся и лошади, и коровы, и ослы, и куры. Держу пари, что мы найдем там кур.

— Пари на сто долларов, что их там нет, — заявил Николь.

— Принимаю вызов, капитан! — воскликнул Ардан, пожимая руку Николя.

— Впрочем, ты уже трижды проиграл пари с нашим председателем: деньги для нашего полета собраны, выплавка снаряда удалась как нельзя лучше, и, наконец, зарядка колумбиады выполнена без малейшей аварии, — итого ты, стало быть, проиграл шесть тысяч долларов!

— Ну что ж, ну и проиграл, — согласился Николь. — Десять часов тридцать семь минут и шесть секунд!

— Прекрасно, капитан. Не пройдет, значит, и четверти часа, как тебе придется отсчитать председателю девять тысяч долларов: четыре тысячи за то, что колумбиаду не разорвало, и пять тысяч за то, что снаряд взлетит дальше, чем на шесть миль.

— Что ж, доллары со мной, — отвечал Николь, спокойно хлопнув себя по карману, — и я охотно расплачусь.

— Я вижу, Николь, что ты человек порядка, чего я никогда не мог сказать про себя. И все-таки позволь тебе заметить, что все твои пари — верный убыток.

— Почему?

— Да потому, что если ты выиграешь, значит колумбиада взорвется, а с ней и снаряд… И тогда Барбикен не сможет заплатить тебе свой проигрыш.

— Моя ставка внесена в Балтиморский банк, — вмешался Барбикен, — и если Николь погибнет, деньги достанутся его наследникам.

— Фу ты, что за практичные люди! — воскликнул Ардан. — Чем меньше я вас понимаю, тем более вам удивляюсь.

— Сорок две минуты одиннадцатого! — сказал Николь.

— Остается всего пять минут, — заметил Барбикен.

— Да, всего-навсего! — воскликнул Мишель Ардан. — А мы закупорены в снаряде, в стволе девятисотфутовой пушки! И под снарядом — четыреста тысяч фунтов пироксилина!, что равняется шестнадцати тысячам фунтам обычного пороха. Наш приятель Мерчисон с хронометром в руке вперился сейчас в стрелку, положил палец на электрическую кнопку, отсчитывает секунды и готовится швырнуть нас в межпланетное пространство.

— Будет тебе шутить, Мишель! — серьезно сказал Барбикен. — Приготовимся! От торжественной минуты нас отделяет всего несколько мгновений. Пожмем друг другу руки, друзья!

— Да, да, всего несколько секунд, — подхватил Ардан, не в силах скрыть волнение.

Трое смельчаков обнялись в последний раз.

— Храни нас бог! — сказал набожный Барбикен.

Ардан и Николь растянулись на тюфяках, положенных в середине диска.

— Десять часов сорок семь минут! — прошептал капитан.

— Еще двадцать секунд!

Барбикен проворно погасил газ и улегся около товарищей.

Безмолвие прерывалось только стуком хронометра, отбивавшего секунды.

Вдруг друзья почувствовали страшной силы сотрясение, и снаряд под давлением шести миллиардов литров газа, образовавшегося от взрыва пироксилина, взлетел в пространство.

Что же произошло? Какие последствия имело это страшное сотрясение? Удалось ли остроумным конструкторам снаряда добиться желаемых результатов? Удалось ли смягчить удар благодаря пружинам, стеганым прокладкам, водяным буферам и разбивным перегородкам? Выдержали ли они невероятный толчок скоростью в одиннадцать тысяч метров, которого было бы достаточно, чтобы в одну секунду пересечь весь путь от Парижа до Нью-Йорка? Вот какие вопросы занимали и волновали миллионы свидетелей необычайного события. В эти минуты никто уже не помнил о цели путешествия, все думали только о самих путешественниках. Что же увидели бы в снаряде провожающие вроде Дж. Т. Мастона, доведись им хоть одним глазком заглянуть в него?

Да ровно ничего.

В ядре царствовал глубочайший мрак. Но цилиндро-конические стенки выдержали выстрел как нельзя лучше: ни одной трещинки, ни одного прогиба, ни одной деформации. Чудесный снаряд ничуть не испортился от неимоверного взрыва — не расплавился, не пролился алюминиевым дождем на землю, как опасались иные скептики.

Внутри снаряда все было в порядке. Некоторые предметы только сильно подбросило кверху, но самые нужные из них нисколько не пострадали. Их крепления оказались в полной сохранности.

На подвижном диске, опустившемся до утолщенного дна снаряда, после того как сплющились перегородки и вылилась заполнявшая их вода, лежали три неподвижных тела. Живы ли были Барбикен, Николь и Ардан? Или же снаряд превратился в металлическую гробницу и уносил в пространство только их трупы?