Что, уже тошнит?

Зря! Зато без консервантов и химических красителей.

Всё равно не убеждает? Правильно. Этих зарубежных любителей блом-марже, консоме — а ля тужур и другой гадости, также все это не греет, поэтому и порции у них с мизинец, чтобы после еды не рвало на родину, а с перепугу и не поносило.

Поэтому для меня, как и для большинства вменяемых соотечественников — только борщ. Наш воспетый в виршах, непревзойденный и великолепный борщ.

Как полководец перед битвой окинул поле будущего ристалища влажным взглядом и умилился увиденному. Все ингредиенты, включая мощную сахарную косточку с добрым куском мяса на ней, лежали наготове и только ждали прикосновения руки мастера.

Ну, что ж, Паганини финальных аккордов, вперед. Начинаем упражнение: стрельба на поражение по живым мишеням.

Руки заняты, голова работает над кулинарией, а не над тем, как провести вербовку, подрыв железной дороги или произвести закладку тайника, чёрт бы их всех побрал.

Если что-то готовить, то «что-то» и получится. Если хочешь, чтобы из этого получилось «что-то» хорошее и стоящее, то и усилия следует прикладывать гораздо более серьёзные. Поэтому, если борщ готовить менее четырех часов, то это и не борщ вовсе, а резиновые калоши на красной подкладке.

Преодолеваю самим же возведённый порог дозволенного. Не ленюсь. Наливаю чистейшей воды в кастрюльку, туда промытую косточку с мяском и на огонь. Раздобыл у добрых людей на рынке темно-бордовую аккуратненькую свёклушечку, морковочку ровненькую, лучок гладенький, спелых помидорок, красный и желтый перчик, сухой боровичок, пару зубочков чесночка — всё это нашинковал, порезал и в известной последовательности начинаю тушить в глубокой сковороде до состояния пюреобразной размягчённой массы. Не забываю шумовкой снимать пену с поверхности мясного бульона. Почистил штук пять картофелин-фрейлин, вилок капустки. Ночью, когда приехал, не поленился замочить стакан белой отборной фасольки… И все это томится на маленьком огне, и нежно перемешивается и небольшими порциями добавляется в бульон.

А главное, в момент шипяще-шкворчащего священнодействия, напоённый и насквозь пропахший ароматами лета, солнца и счастья, ни в коем случае не употребляй слова типа: честные выборы; слуги народа — единогласно избранные депутаты; влияние гламура на здоровье; фамилии выстроившихся у кормила власти, другую лабуду… Потому что стоит тебе отвлечься и все насмарку. Детям такое варево, созданное под гнусные словеса лучше и вовсе не давать. Ну, уж если сподобишься, угостишь отроков и отроковиц — не обижайся на судьбу. Рядом с тобой вырастет злобный мутант с космическим гламуром в заднице, поедающий нашу плодородную землю в прямом смысле или выражаясь на французском «шу ше ра».

Завершающий аккорд — знаменующий собой процесс сжатия времени и пространства.

Боже, где взять силы, чтобы удержать эти фонтаны слюна, беспрерывно сочащейся из отверстия в голове.

Срочно следует чем-то отвлечь голову.

Теорий не нажил, не придумал, поэтому говорю только об ощущениях.

Достал свеженькой зеленушки, куда входят укроп, петрушка, еще три или четыре травки, перебрал, промыл, на полотенце просушил и мелко нарубил с добрую жменю. Остальное, чтобы организм зря не простаивал, а выделяемый желудочный сок не растворил его до костей, начал жевать, аки конь в стойле.

Когда до готовности борща осталось минут тридцать, прочел вслух «Отче наш» и вспомнил заповедь про чревоугодие. Однако же, не поленился, достал глубокую утятницу, туда влил припасенный литр растительного масла. Пока оно накалялось, быстренько на кефире замесил тесто, как на блины и начал готовить пампушки. Гора росла, и… Каюсь, православные, спаси и помилуй, штук пять, давясь и обжигаясь в отверстие закинул, просто не смог обуздать мятежную плоть.

Достал из варева кость. Обжигая руки, срезал тонкими ломтиками дымящейся говядинки. Кость долой, а мяско в кастрюлю, вслед за ним мелко нарубленный чеснок и половинку стручка жгучего перчика. Ложка в кастрюле проворачивается с трудом, это моя любимая консистенция. Из холодильника не забыл достать баночку густой домашней сметанки. Оттуда же покрытый инеем графинчик очищенной на березовых углях водки.

Расстелил скатерку с павлинами. На неё пампушки… Графинчик… В полуторалитровую обливную миску налил дымящегося борща, добавил сметаны, сыпанул добрую горсть зеленухи и, не читая молитвы, истину говорю, исключительно во здравие, приготовился влить в себя сто граммов холодного алкоголя…

В этот самый момент, раздался самый противный и ненавидимый мной звук — звонок в дверь. В стоящий на кухне видеомонитор глянул и чуть не рухнул в обморок. За дверью стоял офицер по особым поручениям нашей конторы… Пришла беда — отворяй ворота. Пришлось открывать…

— Подполковник Муранов?

— Да.

— Предъявите, подтверждающие документы.

Хотел ему показать все свое разочарование его приходом, да снять трусы, да помахать у него перед лицом. Однако он старше меня по званию и по должности, да и с трусами незадача… Пришлось доставать удостоверение и зло совать ему в лицо, он успел чуть отклониться, поэтому нос я ему не разбил.

— Полковник, мы с вами неоднократно встречались, зачем эти формальности, — срываясь на нервный хрип, начал возмущаться я, однако закончить он мне не дал, мужик оказался крепкий, его из-за погон и занимаемой должности видно и прислали ко мне.

— Подполковник Муранов, — сухо ответил он, — на аэродроме вас ждёт спецборт, все подробности узнаете в воздухе. Вылет через час, на сборы три минуты, нам еще туда надо добраться.

Я, разве что не плакал. Слезы, горючие, мужские слезы туманили мозг и создавали условия для смертоубийства. Он делал вид, что запахов в этом мире вообще не существует. Однако, смягчив и обуздав казенщину лица, учуяв ароматы кулинарного искусства, подобрев сказал:

— Хорошо, на сборы семь минут. С сиренами должны будем успеть.

Как говорила одна глупая, огламуренная девочка, чьим главным преимуществом был возраст — не более сорока двух годков: быстро кончать преимущество и достоинство оратора, а не мужчины… Исходя из этого мудрого совета, кончаю быстро и с удовольствием.

То, как я хлебал своё варево, давясь, кусая язык и щеки, захлёбываясь и разбрызгивая вокруг себя красные пятна моей невыплаканной от горя души, не суждено никому понять, не родился еще такой художник способный изобразить эти страдания… Как сами понимаете, от водки пришлось отказаться. В момент поглощения всей философии моего горестного существования (глупая выспренность стиля диктуется особыми обстоятельствами) я, чтобы не терять времени, с успехом одевался в штатское, так как в момент приготовления борща был одет в голое.

Чему нас хорошо обучили и приспособили — это ходить строем, отбивать идеологические атаки, пресекать такие же диверсии и производить хорошее впечатление на начальство.

Через пять минут, я был готов к выполнению задания командования.