Муляж мины, выполненный целиком... из соли. В своих секундах полета, всплеске удара о воду она была неотличима от настоящих, боевых прототипов, но далее ее действие отличалось кардинально. От удара она раскалывалась на мелкие куски, успевавшие быстро раствориться в суэцкой воде. И от «мины» оставался... только сосчитанный англичанами всплеск. То есть — образ, в самом чистом виде. Страх, идея угрозы, абсолютно нематериальная субстанция, подобная мировому эфиру или флогистону (в русском варианте — Теплород) XIX века. Если одна железно-тротиловая мина отнимала у англичан в среднем где-то полтора часа — то эта... даже уже а не солевая к тому моменту, а именно идеальная, чистая «идея мины». «Возможность мины» — она перекрывала канал на целые дни поисков. Останься в воде, на дне хоть какой-то фрагмент, ошметок, выдававший мистификацию, муляж — можно было бы искать эти фрагменты. Найти, удостовериться и вычесть этот всплеск из сосчитанных на канале. А так... англичане, даже позднее, узнав об итальянской хитрости, должны были все же определенное время тралить дно канала, тралить, выскребать... самое дно своего страха, прежде чем кто-то из начальства принимал на себя ответственность — возобновить движение.

Этому сюжету не дал забыться, раствориться английский писатель Ивлин Во. В послевоенном путевом очерке он приводит свою беседу с ветераном, счетчиком тех минных всплесков на Суэцком канале...

Почему же этот уникальный сюжет столь недооценен? Не знаю. Ровно столько же недооценен и сам Ивлин Во, лучший живописец абсурдов XX века, «призванный в ряды и направленный в...», как и наш Гоголь, в «писатели-сатирики».

Высадившись в Нормандии, американцы вступили в бой с немцами и... еще с одним брендом ужаса: Отто Скорцени.

В биографии Эйзенхауэра приводится такой случай:

«Как-то в американском тылу остановился джип с несколькими солдатами, водитель попросил залить им бак «петрола». Но в обиходе американцы никогда не называют бензин петролом. Подозрительных задержали, оказалось, это немецкие диверсанты (...)

По всему американскому фронту поползли слухи: «Тот самый... Отто Скорцени». Вырисовывалась гигантская операция по засылке немецких диверсантов, экипированных и говорящих по-английски — в просто-таки угрожающем совершенстве!.. Бренд «Скорцени» заработал на всю мощь.

«...Среди союзных солдат и офицеров поползли слухи один невероятнее другого. Что помимо диверсий распространения паники диверсантам приказано выкрасть или убить главнокомандующего — Эйзенхауэра».

За все время операции была обнаружена только одна группа, именно та, с «петролом», но сама случайность поимки, фольклорно-жаргонная подробность пугала американцев более всего...

Военные патрули (умножившиеся многократно) стали хватать всех подозрительных. Но как выявить диверсанта, когда «великий и ужасный Скорцени» может в совершенстве подделать форму, документы, язык, акцент?! Его знаменитый фокус с десантом на планерах и вызволением Муссолини был у всех на слуху. В массовом сознании Скорцени уже вполне потеснил, наверное, и самого Гудини.

И тогда американские патрули стали «задавать вопросы, на которые должен ответить всякий американец. Кто такой Микки Маус, какое прозвище носит та или иная бейсбольная звезда».

Тут уже появляется некая изящная закольцованность интриги: с фольклорным страшилищем Скорцени стали бороться с помощью фольклора же...

Но случай с генералом Брэдли стал еще более красивым поворотом сюжета.

В самый разгар «охоты на диверсантов» на дороге был арестован командующий группой армий генерал Брэдли. Сдав положенный экзамен по Микки Маусу и Дональд Даку, генерал засыпался, когда ему приказали назвать столицу штата Иллинойс. Точнее, генерал-то назвал правильно: «Спрингфильд», но проверяющий сержант слыхал только о крупнейшем городе Иллинойса и был уверен, что «правильный ответ — Чикаго»...

«Генерал Брэдли был арестован и увезен на допрос в штаб американской армии».

Добавим, что в той военно-нервозной обстановке генерал с огромной вероятностью был бы просто застрелен, произведи он хоть какое-либо резкое движение, диктуемое, кстати, естественной уязвленностью и военачальника, да и знатока американской географии тоже...

Мораль: знания, вырывающие индивида из круга, в котором вершится действо (пускай и походящее на средневековую «охоту на единорогов»), — излишни и опасны.

Нота весьма характерного сожаления прозвучала впервые на Пагуошской конференции еще в начале 60-х годов, а затем — многократным эхом в выступлениях ученых, гуманистов, а далее — ив книгах, фильмах соответствующей тематики: «Мы столько проповедовали о мире, гуманности, но угрозу-то мировой термоядерной войны победили простые и холодные калькуляции генералов! Именно их расчеты возможных потерь отодвинули войну».

Справка. Пагуошское движение ученых (англ. Pugwash Conferences on Science and World Affairs) — движение ученых, выступающих за мир, разоружение и международную безопасность, за предотвращение мировой термоядерной войны и научное сотрудничество. Пагуошское движение родидось в 1955 году, когда 11 всемирно известных ученых, в том чисде А. Эйнштейн, Ф. Жолио-Кюри, Б. Рассел, М. Борн, П. У. Бриджмен, Л. Инфельд, Л. Полинг, Дж. Ротблат, выступили с манифестом, в котором призвали созвать конференцию против использования ядерной энергии в военных целях.

В 1987 году создано Международное студенческое и молодежное Пагуошское движение.

Для распространения идей участников Пагуошского движения выпускаются периодические издания: «Proceedings of the Pugwash Conferences on Science and World Affairs» (ежегодно с 1957 г.), «Pugwash Newsletter» (ежеквартально с 1963 г.), «Pugwash Occasional Papers» (ежеквартально с 2000 г.).

Не знаю, подсластило ли обиду ученых-пагуошцев присуждение им в 1995 году Нобелевской премии мира, но антитеза эта вполне сформировалась: ценности гуманизма и расчеты генштаба. И сравнение их эффективности в деле предотвращения «Большой войны». И «победа за явным» — генштабовских сметчиков.

Но если чуть вдуматься, отвлечься от сословной солидарности, конфронтации «интеллектуалы — военщина», то окажется, что даже и такой способ достижения результата (предотвращения мировой ядерной войны) — все же свидетельство известной интеллектуальной утонченности XX века. Полувековой мир продержался, по сути, на хорошем воображении, на способности представить — невидимое, поверить, не вкладывая перстов в раны.

Мысленно прикладывая виртуальные картины развалин к Москве, Нью-Йорку, Ленинграду, Магнитогорску, Чикаго, Лос-Анджелесу... генштабисты словно с какой-то своей изнанки перечитали Евангелие, где Спаситель говорит апостолу Фоме: «Ты поверил, потому что увидел... блаженны невидевшие и уверовавшие...»

Могут возразить — на столы начгенштабов ложились вполне точные расчеты экспертов, калькуляции мегатонных мощностей зарядов, возможных потерь, и где-то на полях этих докладных записок родились геостратегические формулировки: «неприемлемые потери», «нанесение противнику неприемлемого урона».

Но и с этой стороны мы опять придем к таким субстанциям, как «воображение», «вера». Ведь и самый развернутый, с расчетами и формулами, доклад, положенный на стол, оставляет хозяину стола итоговый выбор: поверить в эти расчеты — не поверить. И в большинстве случаев на тех же столах лежали и альтернативные расчеты, и докладные записки. Это было одной из главных задач лиц, принимавших решения, — обеспечить поступление нескольких экспертных оценок.

Да ведь практически и перед каждой известной исторической точкой развилки, где государства, армии вроде бы имели выбор (популярный ныне термин: «точки бифуркации»), где они словно приостановились и затем уже шли — к краху, крупной исторической катастрофе. И практически всегда близ этих точек были свои предупреждавшие, в древние времена — пророчившие, а позже, в рациональную эпоху, выкладывавшие «точные расчеты» (которым не поверили).