Гнусавый убил бы его в этот момент, если бы не раздался вдалеке выстрел.

Османов и Павел Иванович осматривают пустынные, безжизненные пространства. В руках Павла Ивановича — ружье.

— Вы видите — здесь нет жизни! — и Павел Иванович еще раз стреляет. — Мы не спугнули ни птицы, ни ящерицы. Какие тут, батенька, кабаны! Разве что ископаемые.

— Вы ошибаетесь, — говорит Османов, — глядите-ка, вы спугнули двух конных.

Вдали мчатся ишан и подслеповатый парень.

— Кабан — отсюда, басмач — сюда, — говорит Османов. — Вот почему еще я особенно не люблю пустыни.

Через минуту Павел Иванович и Османов отливают водой потерявшего сознание Юсуфа. Робко сходятся разбежавшиеся парни. По-видимому, они уже рассказали приезжим, в чем дело, и те торопятся нагнать преступников.

— Вода, голубчик, не пойдет твоей дорогой, — с соболезнованием замечает Павел Иванович, глядя на арык.

— Должна пойти.

Профессор вынимает из сумки лист бумаги и чертит.

— Воды надо много. Ее вот отсюда когда-нибудь поведем. Вот так. Она сама придет к тебе тогда из Алта-Арыка и пойдет дальше к земле таджиков. Она зальет Хусай. Это дно будущего канала. Большое дело.

— Мы, люди, тоже большое дело, — отвечает Юсуф. — И нас надо вести, как воду, и надо глубоко рыть нашу душу…

Между тем товарищи Юсуфа бросают свои кетмени и собирают пожитки. А он, обессилев, садится на землю.

— В нем говорит голос народа, — тихо замечает Османов.

— В молодости я тоже так думал, что достаточно одного героя, и все уже поднялись с мест, бегут, кричат и сдвинули землю с места… — Профессор садится в машину. — И все-таки никто, конечно, не знает, на что способны молодость и вера! — задумчиво заканчивает он.

— Не скажите. Кое-что об этом известно, — замечает Османов.

— Фатьма — не знаю где, вода — не знаю где, — в отчаянии говорит вслух Юсуф у арыка.

Павел Иванович вполголоса запевает:

Машина двигается.

Услышав песню Фатьмы, Юсуф поднимается с земли и бежит за машиной.

— Тохта! Стой! Стой! — кричит он.

Машина останавливается, но путники не замечают, как в густом облаке пыли падает наземь Юсуф.

Машина снова трогается.

Крик: «Тохта! Стой!» — разбудил в Османове смутные воспоминания. Он закрыл глаза.

— Вам нехорошо? — спрашивает профессор.

— Вы знаете, профессор, я ведь родился в Хусае.

— Что вы? Что же вы так холодно отнеслись?..

— Я не был здесь сорок лет, с тех пор…

Крохотная железнодорожная станция, откуда бежала Фатьма.

Юсуф, с забинтованной головою, приклеил чертеж Павла Ивановича к стене вагона и зазывает к себе народ, как глашатай у деревенского цирка. Пассажиры торопятся сесть в поезд, слушают плохо, хотя и заинтересованы молодым агитатором. Двое молодых парней особенно внимательно слушают Юсуфа, рискуя опоздать в вагон. Они беспокойно оглядываются, торопят его и всеми силами стараются привлечь новых слушателей.

В это время из поезда, пришедшего навстречу первому, со второго пути, раздается:

Первый поезд двигается. Оттолкнув в сторону слушателей, Юсуф лезет под вагон на второй путь. А слушатели стремглав бросаются к своему вагону и повисают на его подножке.

А Юсуф идет на голос знакомой песни и видит выходящего из вагона старика в новых калошах и фетровой шляпе.

— Отец, где вы слышали эту песню?

— По радио слышал, сынок, по радио. Откуда идет, не знаю.

Двое парней, вися на подножке вагона, оживленно обсуждают сообщение Юсуфа, перекликаясь с пассажирами в тамбуре и на сцепной площадке. Опускается окно уборной, ближайшее к лесенке вагона, и сквозь шум только что спущенной воды слышен заинтересованный голос:

— Люди, а что он там говорил? — и выглядывает голова старика в белоснежной чалме. — Что вы там объясняли? — спрашивает старик парней, висящих на подножке.

— Это не мы были.

— Ну, хорошо, не вы, а дело в чем состоит?

— Вот висит бумага. Большой канал через всю страну можно сделать.

— Знаю. Это еще мне покойный отец рассказывал. Ни один хан не решался на это дело.

Молодые прозелиты, еще минуту назад сами сомневавшиеся в выполнении проекта, теперь защищают его с вдохновением.

Они мотаются на подножке, заглядывая в лицо старика, а он безрезультатно пытается вылезть в окно, чтобы увидеть приклеенный к стене вагона чертеж.

Вдоль полотна дороги, по шоссе, мчится автомобиль с Османовым и Павлом Ивановичем.

Узбек замечает лист бумаги на стене вагона, и двух парней, горячо агитирующих с подножки, и головы пассажиров в окне, и группу их на сцепной площадке между вагонами.

— Смотрите! — говорит он Павлу Ивановичу. — Это уже пошло.

— Это мечта! — угрюмо отвечает профессор. — Она всегда была. Мечта о воде — это мечта о счастье. Народ всегда бредил ею. Что толку в мечтах? — раздраженно повторяет он. — Они только утомляют волю, обессиливают мускулы, когда приходится возвращаться к действительности. Разве захочется рыть маленькие арыки и добывать воду, как золото, когда мечта о большой воде уже расслабила душу… Опасно мечтать о том, чего нельзя добыть.

— Добудем! — говорит узбек. — Одного человека мечта может убить, трех обессилит, десятерых опьянит, но сотню сделает героями. Мечта опасна для одиночек. Это пища масс, — только они не боятся ее, только их она не обессилит.

Колхозная чайхана над хаузом у большой дороги в колхозе имени Молотова. Вид библейский. Вечер. Непрерывен поток людей, спешащих на утренний базар. Все пестро, крикливо, шумно и вместе с тем необыкновенно просто и целомудренно.

Появляется измученный Юсуф.

— В Хусай никто не подвезет? — спрашивает Юсуф сидящих в чайхане.

— А что, разве там еще живут? — насмешливо спрашивает Ризаев. И ясно, что в Хусай никто не едет. Все спешат на рынок, к станции.

— Да, в Хусае живут, — отвечает Юсуф.

— И много народу?

— Пока немного, — отвечает Юсуф.

Негромкий смех окружающих.

— Но скоро народу прибавится, — продолжает он. — Мне объяснял на-днях большой инженер из Ташкента…

— Такой маленький, злой…

— Да-да. Лысый, — отвечает Юсуф. — С ним еще такой узбек с большим лицом, крепкий такой, ездил…

— Так это знаешь кто? Это Османов.

Юсуф встает от неожиданности.

— Осман Османов? Как же я не узнал его!

— Да ты расскажи, что тебе инженер говорил…

Юсуф засовывает руку под халат.

— Ах, да… бумага на вагоне уехала…

Зачерпывает из хауза немного воды ковшиком, поливает кусочек земли и на мокрой земле повторяет по памяти чертеж Павла Ивановича.

Смешно, быть может, сравнение, но эта сцена рисуется мне в библейски ясных красках, просторная и значительная, как «Явление Христа народу» Александра Иванова.

Пьющие чай склоняются над рисунком. Они поправляют Юсуфа.

— Веди сюда, выше, выше… Так лучше будет… — говорят собравшиеся. Все они строят в мечтах.

Старик, щеголяющий в новых калошах на босу ногу, говорит Юсуфу:

— Слушай, сынок… Наши деды так говорили: сто друзей — мало, один враг — много… Замкни рот. Нашим врагом себя не делай.

Его поддерживает другой человек, председатель колхоза имени Калинина.

— У вас воды нет — у нас, у «Калинина», вода есть. У вас хлопка нет — у нас девать некуда. Приходи к нам, работай. А вода… Нам новой воды не надо. Одни хлопоты с ней!

— Живем сыто, достойно, — опять берет слово старик в калошах. — Красное знамя три года у себя держали, в Москве бывали, от всех нам почет… у нас, сынок, хороший социализм, мы довольны им. Потому я и прошу тебя — замкни рот.

Большинство соглашаются со стариком и расходятся, но уже создалась маленькая группка сторонников Юсуфа. Это большей частью молодежь.