— Обязательно укажите на целесообразность использования Лицеиста, — обратился Судоплатов непосредственно к Рыбкиной.

В таком духе было составлено и направлено указание Захару о проверке информации Корсиканца. По форме правильное распоряжение Центра ориентировалось исключительно на возможности берлинской резидентуры, хотя можно было привлечь дополнительные силы со стороны.

Используемый для проверки поступившей информации другой источник может быть эффективен при условии, если он располагает более широкими, чем проверяемый, возможностями, в крайнем случае ничуть не меньшими. Хотя Корсиканец был поставлен в один ряд с перечисленными лицами, на деле его информационный потенциал был несоизмеримым.

Руководством Центра было также принято решение доложить информацию Корсиканца Сталину. Основная тема готовившегося сообщения касалась «возможности поворота фронта на восток — против Советского Союза и расчетов Гитлера на «безусловный успех и молниеносную оккупацию немецкими войсками СССР».

В обзоре было использовано несколько телеграфных донесений из Берлина различной степени важности и значения. В первом пункте проекта сообщения содержались сведения о внутриполитическом положении Германии, далее следовали вопросы военных приготовлений к нападению на СССР, в конце приводились ценные, с точки зрения контрразведки, данные. Поднимались и отдельные международные проблемы, которые едва ли были уместны при докладе советскому руководству по столь острому вопросу, как военные приготовления Германии.

В спецсообщении содержались незначительные оговорки, как бы смягчающие суровую, жесткую правду жизни. Так, по всем пунктам, предупреждавшим о готовящемся нападении немцев, следовали вставки — иначе их не назовешь — о том, что, «на основании каких данных у источника сложилось подобное впечатление, не указано», «где, когда и в связи с чем Гальдер высказал такую точку зрения, Корсиканец не знает», «Корсиканец не придает особого значения заявлению Геринга, ссылаясь на известную всем его хвастливость», «вышеизложенные данные говорят только о разработке идеи, а о состоявшемся решении о повороте фронта логически не получается».

Вставки, приписываемые Корсиканцу, при отсутствии собственных мнений и оценок разведки, невольно бросали тень сомнения на достоверность его информации. Получалось, что разведка, хотела она того или нет, сама пилила сук, на котором сидела.

Ибо какие же еще выводы мог сделать Сталин, прочитав подобную информацию? Ясно, что негативные. Сталин до последнего дня отказывался верить, что

Гитлер рискнет воевать на два фронта, был убежден, что вначале он покончит с Англией, а затем уже обратит взор на Восток. Сообщение разведки, составленное столь двусмысленным образом, больше похожее на дезинформацию советского руководства со стороны вражеской агентуры, лишь укрепляло его в своей правоте. А вождь привык, что его точка зрения — самая верная.

При желании Корсиканца можно было бы сравнить с атомным ядром, на орбите которого вращались такие «электроны», как Старшина, Старик и Лучистый. Каждый из них имел свой положительный заряд, но их величины были различными. Наибольший интерес, с точки зрения разведки, представлял Старшина — Харро X. Шульце-Бойзен, сотрудник министерства авиации, старший лейтенант, близко знавший офицеров штаба люфтваффе. Он находился в непосредственной близости к Герману Герингу, и собственными глазами наблюдал за тем, как раздували пламя грядущей войны.

По словам Корсиканца, Харро — «пылкий декабрист», человек готовый к решительным действиям и самопожертвованию. Он настойчиво искал свое место в политической жизни страны и обрел его в антифашистской борьбе. Он мечтал нанести фашистам особо чувствительный удар и понял, что такая возможность представилась ему, когда состоялось знакомство с Эрдбергом.

Адам Кукхоф, он же Старик, был представителем той части творческой интеллигенции Германии, которая не приняла Гитлера, национал-социализм и отказалась сотрудничать с ними. Старик превратился в одного из наиболее верных сторонников Корсиканца и стал скрепляющим звеном между отдельными элементами антифашистской организации Харнака.

В числе знакомых Старика имелся шурин доктора Геббельса, министра пропаганды Третьего рейха, некий Климмах, через которого источник познакомился с супругой Геббельса Мартой, делившейся своими заботами и новостями «нацистского света».

Лучистый (К. Беренс), информационные возможности которого по сравнению с прошлым несколько сократились, оставался, как и прежде, абсолютно надежным человеком, и на него можно было положиться в любом деле.

Корсиканец передавал все больше исключительно важных данных. И 15 марта 1941 года Центр дал указание Степанову о налаживании прямого контакта со Старшиной. Предполагалось ускорить тем самым проверку и оценку направляемой в Москву информации. По мнению руководства разведки, Степанову следовало обсудить этот деликатный вопрос с Корсиканцем, убедив в целесообразности данного шага и не задев при этом самолюбия. Задача Короткова — он же Степанов — осложнялась тем, что одновременно он должен посоветовать Корсиканцу в интересах безопасности прекратить какие-либо отношения с американским дипломатом, с которым познакомился на одном из официальных приемов. Советскому разведчику предлагалось восстановить также связь с Лучистым. Задание Центра было более чем обширным, и только Степанов с его энергией и трудолюбием мог справиться с ним, не прерывая исполнение многочисленных текущих дел.

Старшина — Харро Шульце-Бойзен — сыграл важную роль в немецком антифашистском Сопротивлении и оказал ценную помощь советским представителям в разоблачении агрессивных планов нацистского руководства. Он родился в 1909 году в семье капитанлейтенанта Эриха Эдгара Шульце. По линии матери Мари Луизы Бойзен приходился внучатым племянником и крестником гроссадмиралу фон Тирпицу, основателю императорского флота Германии. X. Шульце-Бойзен окончил в 1931 году юридический факультет Берлинского университета. С юношеских лет Харро тянуло к активной общественной жизни, но разобраться в ней было нелегким делом. Поначалу он полагал, что нашел себя в буржуазно-националистическом «Ордене молодых немцев» и служил интересам своего народа. Но скоро разочаровался в его деятельности, вышел из него, а незадолго до установления в стране фашистской диктатуры взялся издавать журнал «Дер Гегнер» («Оппонент») и помещал в нем свои антинацистские статьи.

В апреле 1933 года нацисты, убедившись во враждебной направленности журнала, запретили его, а Харро и редактора «Гегнера» бросили в подвалы гестапо. Его друг был убит у него на глазах штурмовиками, а он сам подвергся жестоким пыткам. Такое не забывается и не прощается. Мужественно перенеся мучения, Харро вышел на свободу, возненавидев фашизм на всю жизнь. О продолжении журналистской деятельности нечего было и мечтать. X. Шульце-Бойзен поступил в училище транспортной авиации в Варнемюнде и блестяще окончил его с дипломом штурмана. В 1934 году он был зачислен в министерство авиации на должность помощника начальника V отдела, официально именовавшегося «Иностранные авиационные державы», где занимался обработкой французской, английской, шведской, норвежской, голландской и русской специальной литературы, имел доступ к отчетам германских военно-воздушных атташе. По сути дела, указанное подразделение министерства занималось сбором разведывательной информации.

Гестапо категорически возражало против назначения Харро в отдел. Но на этот раз X. Шульце-Бойзен при поддержке влиятельных друзей отца одержал верх над тайной полицией. Служба в министерстве авиации, руководимом Герингом, дала Харро возможность получить представление как о коварной политике Гитлера, так и об усилиях Советского Союза, направленных на сохранение мира. X. Шульце-Бойзен делает свой выбор в пользу СССР, начав тайную борьбу против фашизма. В 1938 году он сообщил в советское посольство в Берлине о секретных намерениях германских фашистов оказать поддержку назревавшему восстанию испанских троцкистов в районе Барселоны. Письмо, брошенное в почтовый ящик приемной посольства, дошло по назначению, мятеж удалось предупредить. Однако гестапо, заподозрив неладное, произвело на квартире Харро обыск, который ничего не дал.