— Тебе повезло, голубая кровь, — процедил гестаповец, сжав свои челюсти. — Но от нас ты все равно не уйдешь.

Харро серьезно задумался, но решил не отступать и не сворачивать с избранного пути.

Летом 1934 года во время соревнований на озерах под Берлином Харро познакомился с красивой девушкой. Это была Либертас, дочь профессора в области искусств Отто Хааса-Хайе и графини Виктории Эйленбургской и Хертефельдской. Родившись в 1913 году в Париже, Либертас провела детство в имении Либенберг, принадлежавшем ее деду принцу Филиппу Эйленбургскому, одному из приближенных императора Вильгельма II. В Цюрихе в 1931 году она сдала выпускные экзамены в женском лицее. После этого работала референтом в информационном отделе «Метро-Голдвин-Майер фильмгезельшафт» в Берлине. Затем, уйдя из фирмы, помогала Харро с переводами иностранных текстов. В июле 1936 года Харро и Либертас обвенчались в самом тесном семейном кругу в имении Либенберг. На торжественную церемонию никого из посторонних не приглашали. Скоро молодые отправились в свадебное путешествие в Швецию. Оно запомнилось радостью, чувством взаимной, глубокой любви. Харро вспомнил о нем в последние часы своей жизни в камере номер 2, в которой ожидал казни. Либертас стала не только большой страстью Харро, но и его другом-единомышленником.

Если вначале Либертас разделяла национал-социалистические идеи, то под влиянием мужа стала убежденной антифашисткой и помогала ему в борьбе против гитлеровского режима, в поисках и приобретении новых друзей и союзников. Работая в начале 1941 года в бюро научно-популярных фильмов имперского министерства пропаганды, Либертас тайно собирала фотодокументы о преступлениях нацистов. Как кинокритик она выступала на страницах одной из немецких газет, осторожно проводя либеральные идеи.

Харро образцово выполнял свои служебные обязанности. В 1939 году ему присваивается звание лейтенанта, а в 1941 году — старшего лейтенанта.

Примерно со второй половины 30-х годов вокруг X. Шульце-Бойзена объединялись оппозиционные силы. В их числе были выходцы из самых различных слоев немецкого общества. Тесные дружеские узы связывали Харро с Куртом Шумахером, скульптором, и его женой Элизабет, служащей имперского бюро труда, В. Кюхенмайстером, выходцем из рабочей семьи, журналистом, немецким коммунистом, и его женой Э. Пауль, Г. фон Пельниц, родственницей, дочерью германского посла, О. Шоттмюллер, танцовщицей, В. Хуземаном, сыном рабочего, ставшим журналистом, членом КПГ, Й. Грауденцем, выходцем из семьи ремесленника, журналистом, членом КПГ, и другими.

Еще в 1936 году Старик ввел Йона Зига[20], одного из руководителей подпольной Компартии, в круг антифашистов, группировавшихся вокруг Арвида Харнака. После начала Второй мировой войны КПГ поручила Зигу наряду с Губдорфом, коммунистом и журналистом, тесно сотрудничать с обер-лейтенантом Шульце-Бойзеном и доктором Харнаком.

Каждый из его единомышленников был готов пойти на опасное задание, попроси Харро об этом, но и без его обращения они делали все возможное, чтобы разрушить гитлеровский режим, предотвратить войну, построить подлинно демократическую, миролюбивую Германию, опирающуюся на социалистические принципы. При встречах у супругов Шульце-Бойзен, а также во время загородных прогулок друзья Харро обсуждали общефилософские вопросы, трагическое положение немецкой культуры при национал-социалистах, тяжелые последствия политики Гитлера.

В предсмертном письме Харро отмечал, что он с членами его группы боролись за наступление «справедливой поры, когда взойдет духовный посев, орошенный кровью», пролитой в борьбе против фашизма. Вместе с тем он не хотел, чтобы его самого и друзей кто-то посчитал «горсткой чудаков», не оставивших следа в истории Германии. X. Шульце-Бойзен не мог открыто сказать в своем последнем обращении всего, что думал, так как знал, цензура не пропустит крамольных высказываний, а ему очень хотелось попрощаться с матерью и отцом.

Тем не менее он попытался заглянуть вперед, за линию горизонта человеческой индивидуальности и представить будущее с его вероятными лаврами и неизбежными терниями. Он предвидел неизбежность и того и другого, но вместе с тем был полон оптимизма и веры в будущее.

Сближение Корсиканца и Старшины произошло не сразу.

Впервые Харро познакомился с А. Харнаком в 1935 году на одном из приемов, организованном представителями профессорско-преподавательского состава. В 1940 году при содействии Адама Кукхофа они встретились вновь и договорились об общих действиях против фашизма. Харнак считал Харро излишне горячим и недостаточно осторожным в конспиративных делах. Действительно, Шульце-Бойзен, что называется, рвался в бой.

Уже тогда Харро Шульце-Бойзен внутренне был готов к тому, чтобы вступить с представителями Советского Союза в контакт, сделать все возможное для предотвращения пагубной для немецкого народа войны против СССР и его освобождения из-под гитлеровского гнета.

Первая встреча Короткова с X. Шульце-Бойзеном состоялась на квартире Корсиканца, куда Старшина пришел в форме. «Некогда было переодеться», — объяснил он, отвечая на удивленный взгляд Эрдберга. Докладывая руководству разведки о том, как прошла встреча, Коротков отметил:

«В прошлый четверг встретился со Старшиной и беседовал исключительно об имевшихся у него данных относительно антисоветских планов.

Он отлично понимает, что имеет дело с представителем Советского Союза, а не по партийной линии. Впечатление такое, что он готов полностью информировать нас о всем ему известном, на, наши вопросы отвечал без всяких уверток и намерений что-либо скрыть. Более того, как видно, он готовился к встрече и на клочке бумаги записал вопросы для передачи нам.

На «мелочах» умышленно не останавливался, дабы, с одной стороны, сконцентрировать внимание на главном, с другой — избежать даже тени подозрения того, что вот советская разведка напала на «жертву» и старается из нее выжать все доступное. Корсиканец предупреждал нас против этого.

Старшина произвел вполне серьезное и солидное впечатление. Мы надеемся наладить с ним тесные отношения. Но пока он находится на казарменном положении, в город может вырваться только от случая к случаю, в непредвиденные дни, часто еще засветло и даже в форме, как это было в первый раз. Придется варьировать организацию с ним контакта, в том числе использовать иногда в этих целях квартиру Корсиканца.

По словам Корсиканца, Старшина читает в Высшей школе НСДАП лекции по проблемам внешней политики. При ответах на инспирированные вопросы протаскивает враждебные национал-социализму мысли. Это может показаться парадоксальным, но, по-видимому, близко к истине. Старшина — это «пылкий декабрист», как заметил Корсиканец, хотя в его группе имеется и некий граф[21], рекомендованный ему по партийной линии. В Германии до 1933 года такие явления были многочисленны. Эти лица не вступали официально в партию и держали втайне связь с КПГ с тем, чтобы их можно было использовать для оказания материальной помощи и получения необходимой информации.

Если вы сочтете возможным опросить Лукача[22], то, может быть, все эти нам кажущиеся странными вопросы прояснятся.

7. IV. 41 г.

Степанов Захар».

В Центре обратили внимание на вызывающе смелое поведение Старшины и дали указание в Берлин, чтобы Степанов предостерег его от публичного протаскивания антифашистских идей на своих лекциях в Высшей партшколе НСДАП, поскольку отныне «его партийная работа принимает другие формы», требующие осмотрительности и осторожности.

С точки зрения разведки, подобная рекомендация была проявлением внимания к безопасности ценного источника и предостережением от неоправданного риска.

Вскоре Центр распорядился, чтобы Степанов установил прямой контакт и со Стариком, действуя через Корсиканца. Вечером 19 апреля 1941 года на квартире А. Харнака Эрдберг познакомился с Адамом Кукхофом, беседа с которым произвела положительное впечатление на разведчика. Будучи другом Советского Союза, а также патриотом своего отечества, давно боровшимся за мирное, социалистическое будущее немецкого народа, Кукхоф согласился на сотрудничество с СССР, надеясь, что это положит конец военным авантюрам Гитлера и создаст условия для крушения фашистской диктатуры в Германии.