— Сир, вы пришли за мной!

К спине храброго испытателя змеиного круга по‑прежнему была привязана ритуальная доска с рунами, а штаны подпоясывала веревка с обгорелым концом.

Онибабо упал на колени и обхватил ноги политсоветника с явным намерением уже никогда их не отпускать. Проходившие поблизости золотоискатели одобрительно засмеялись.

— Тихо вы! — прикрикнул на них Федр и стал отрывать от себя героя. — Помогите Отожу накормить черепах, бездельники! Пойдем‑ка, братишка, расскажешь мне свою историю. Сто быров у меня сейчас нет, в Даггоше их получишь. Что ж ты доску‑то от себя не отвяжешь?

Сбиваясь на счастливые слезы, герой нации поведал, как угодил под огненную струю из пасти карликового дракона, который пережег веревку и вцепился зубами в ее конец, торчащий из «колодца». Онибабо сумел спрятаться в сарае на патиссоновом поле. Там его и нашел добрый гоблин Цаво.

— Кто? — опешил политсоветник. — Еще один гоблин? Тоже, небось, бывший воин Черного Шамана?

— Так точно, сир… В Освободительной Армии Таха я был каптенармусом. Надеялся стать министром сельского хозяйства при Шамане, а вместо этого упал в змеиный колодец Номмо. Вернее, вы меня туда бросили.

Федр повернулся на голос. В дверном проеме приземистого склада, притулившегося на самой окраине деревни, стоял упитанный гоблин со смутно знакомой физиономией.

— Без обид, мужик. Мы были на войне, — сказал политсоветник, строго нахмурив брови.

— Да я понимаю. Заходите, сир! — с улыбкой пригласил Цаво. — Гостям из Даггоша я всегда рад.

— А не отравишь?

Гоблин обиженно хмыкнул.

— Чтоб меня потом драу жестоко казнили?

Федр и Онибабо вошли. За столом разговорились.

Очутившись в окрестностях Бюр‑Хомаша, бывший каптенармус нанялся в батраки к зажиточному эльфу, поливать незрелые патиссоны и перетаскивать созревшие. Деловая сметка позволила ему скопить флоринов, выкупить пустующий дом со складской пристройкой и более‑менее обустроить свой быт.

— Только с личной жизнью не задалось, — пожаловался он. — Нравы тут устоялись, чужих привечают неохотно. Эльфийки сначала пользовались мной, как болванчиком для утех, а потом, видать, наскучил… Если б не Онибабо, я бы от тоски спятил. Доску с него не сорвешь, привязался к ней намертво, а в остальном отличный парень. Знаете, сир, сколько я из нее ножей выдернул? Местные идиоты так в меткости упражняются.

— Эта священная доска унесет меня в Даггош, к моей невесте, — мечтательно сообщил тувлюх. — Правда, сир?

— Истинная правда. — Сообщать, что с экспедицией идет Пунай, объявившая себя невестой добровольца, Федр счел преждевременным. Как бы у парня не случился нервный срыв. — Со мной вернешься, только немного погодя. Собирай пожитки! А доску береги, она еще сослужит нам службу.

Тувлюх вновь разразился слезами счастья и попытался вцепиться в колени Федра. Тот даже не особо сопротивлялся. Никакие гоблины из армии Шамана не могли сравниться по ценности с этим тувлюхом, несущим на себе ключ к возвращению в Верхний мир.

— Оставьте мне парня, сир, — взмолился Цаво.

— Еще чего, — хмыкнул политсоветник. — У него договор с народом Даггоша.

Получив заряд бодрости, Федр вышел наружу. У дверей его поджидал Отож.

— Сир! — Гремлин буквально подпрыгивал от нетерпения. В руке у него звенел крышкой жестяной бидон из‑под смазочной жидкости. — Сир, прошу вас обратиться к маджаи Фундис с важной просьбой. Мне необходимо получить десять дюжин здешних пиявок. А лучше двадцать дюжин!

— Зачем, дружище? Хочешь отсосать дурную кровь у наших черепах?

— Нет. Надо вырастить новый кожный покров Люмьену!

Гремлин с первой минуты очень привязался к гомункулусу, постоянно что‑то регулировал в нем, отлаживал и сильно расстраивался оттого, что не имеет в распоряжении хотя бы плохонькой биомеханической мастерской.

— Старый эпителий такой потрепанный и рваный, что совсем не задерживает влагу, пыль, насекомых… А у пиявок превосходная прочная шкурка.

— Ясно. Пошли, без маджаи обойдемся. — Настойка Цаво на прокисших патиссонах оказалась не так плоха, как опасался политсоветник, и сейчас ему море было по колено. — За постой уже уплачено. Мы можем брать здесь все, что требуется для войска.

Дом Цаво находился почти на самой окраине. Пройдя полсотни шагов по прямой как взгляд драу улочке, золотоискатели вышли из поселка. Слева тянулись патиссонные парники, справа — длинный козий загон. Животные трудолюбиво рыли копытцами твердую почву в поисках корешков и жучков, хрустели грибной порослью. Козел‑вожак, чью горделивую голову украшало две пары витых рогов, стоял на высоком камне и озирал окрестности. На Федра и Отожа он взглянул с подозрением, но те не бросались через загородку, чтобы похитить молоденьких козочек или веселых козлят, поэтому вожак вскоре утратил к ним интерес.

Сразу за загоном располагалось озерцо с пиявками. На берегу стоял пожилой драу, опираясь на сачок с толстым и длинным черенком. Из зеленоватой воды торчали головы двух гномов. Бородатые лица были искажены страданием.

— Приветствую, уважаемый, — обратился Федр к эльфу.

— И тебе не хворать, — ответил бюрич, по‑деревенски смешно «акая».

— Что делают эти ребята в воде?

— Кормят пиявок, вестимо.

— Ишь чего! Они преступники?

— Нет, конечно. Это мои рабы. У меня их четырнадцать штук. Каждая пара купается раз в неделю. Обычное же дело. — Эльф перевел изучающий взгляд на гремлина. — Но я собираюсь расширять бизнес. Продашь своего головастика? С виду мясистый, годик должен протянуть.

— Отож не продается, он воин. А ты начерпай‑ка нам тридцать дюжин пиявок.

— С какой стати?

— Приказ маджаи Фундис. Шевелись, приятель, если не хочешь познать ее гнев.

Недовольно бурча, заводчик пиявок запустил сачок в воду. Видимо, гномы хорошо кормили обитателей пруда. Вскоре бидон оказался наполнен. Опытным взглядом эльф оценил количество выловленных питомцев, запустил руку внутрь, поймал несколько штук и бережно выпустил обратно в пруд.

— Тридцать дюжин, — хмуро сообщил он. — С тебя триста шестьдесят флоринов.

— Не лыкай хопом, моховик, — блеснул Федр. — А то зафарю на три дабла. Все вопросы по оплате — к деревенскому старосте.

Ошалевший эльф разинул рот, а золотоискатели ушли, посмеиваясь.

Едва вернувшись к черепахам, Отож взялся за дело. Выпотрошил пиявок, залил каким‑то вонючим раствором, а через полчаса пригласил к себе Люмьена и начал аккуратно накладывать шкурки. Операция тянулась долго, зато по ее окончанию гомункулус щеголял прочной буро‑зеленой кожей, совсем как у комдива Маггута. Голой осталась только начищенная бронзовая макушка — для красоты, как утверждал гремлин.

К тому же наличия искусственных элементов в облике машино‑существ требовали общие принципы биомеханики.

Спал Федр отвратительно. Ему приснился Даггош и празднование дня Вяленого Банана. Только вместо гоблинов по столичному проспекту шагали сотни торжествующих Джадогов — все как один разлагающиеся зомби. Мерзавцы посылали стоящему на трибуне Федру воздушные поцелуи, а один бросил букетик фиалок, повязанный вместо ленточки пупырчатым презервативом. Федр автоматически поймал букетик, Джадоги засмеялись в тысячу глоток, и политсоветник проснулся. Так и не сомкнул глаз до самого подъема.

Утром явился Цаво с тележкой. Она была доверху загружена сетками, полными овощей. Лицо складовладельца лучилось доброй улыбкой.

— Чего тебе, пейзанин? — строго спросила у него маджаи. — Если хочешь предложить свой товар, то разочаруйся. Наш обоз заполнен, больше ничего не нужно.

— Но ведь это патиссоны! Осмелюсь предположить, блистательная, что вы не знаете одного их полезного качества. Эти дары земли не напрасно похожи на паука, поджавшего лапки. Так же, как божественная Ллот, приготовившаяся к прыжку…

— Короче!

— Они очень полезны для интимного здоровья, блистательная. Вас это, может, и не интересует…