— Я не могу так продолжать! — Кравцов решительно взмахнул рукой и остановился, повернувшись к Лолите. — То, что произошло в Таллинне… То, как я себя вел… У меня никогда раньше и не появлялось подобных чувств. Я никогда не испытывал такого…
Лолита молчала, опустив глаза, и Кравцов разом сник, достал сигареты и закурил, и когда через несколько мгновений заговорил, голос его снова был уверенным и спокойным:
— Мне нужно упорядочить все. Я знаю, Макару будет трудно — ты ему нравишься…
— Он меня любит.
Степана поразила холодность ее голоса. На секунду он совсем растерялся, но попытался совладать с собой.
— Да, я это знаю… Но он молод еще… Переживет.
— Он твой сын, — девушка как будто впечатывала слова в хлипкую систему его рассуждений, разрушая ее и не оставляя от его проектов камня на камне. — Он тебя возненавидит.
— Ну, какое-то время будет ненавидеть…
— Ты потеряешь его. Ты готов потерять собственного сына? — Она была безжалостной. — И ты готов потерять ту жизнь, что у тебя со Светланой Васильевной?
Кравцов молчал, помолчала некоторое время и Лолита, а когда продолжила, интонации ее стали мягче:
— Эта твоя жизнь — хорошая жизнь, Степан. То, что ты говоришь, — неразумно, поверь…
— Ну, почему ты в этом так уверена?!
— Потому что в глубине души ты не хочешь этого… Ты что, хочешь, чтобы мы завтракали вместе?
— Да, я бы хотел этого…
— Хотел бы этого? Да? Правда?.. Хотел бы, чтобы мы жили в одном доме, да?..
Лолита сама не знала, откуда у нее берутся эти слова. Но она чувствовала, что именно эти слова, именно этот тон — немного жесткий, возможно, даже издевательский и надменный — подействуют на Степана наилучшим образом, а потому не сдерживала себя.
— Интересно, и что же ты бы получил?
— Я бы тебя получил!
— Ты получил бы то, что у тебя уже есть… Господи, Степан, неужели ты не видишь, не чувствуешь, что я и так твоя?! Зачем тебе все усложнять до такой степени?!
Девушка резко отвернулась от него и шагнула из-под зонтика под дождь, не желая, чтобы он видел, как непрошенная слезинка выкатилась на ее щеку.
Кравцов в ту же секунду рванулся следом, снова взяв ее под защиту своего огромного зонтика.
— Лолита, но я хотел как лучше…
— Степан, давай договоримся, — она повернулась к нему, и Кравцов не понял, были ли это следы дождя на ее лице или слезы искрились маленькими бусинками в уголках глаз. — Давай, Степан, договоримся, что мы не будем больше разговаривать на эту тему. Хорошо?
— Я же, правда, хотел как лучше.
— Я понимаю… Хорошо?
— Да, хорошо.
Девушка чуть привстала на цыпочки и нежно прикоснулась губами к его подбородку:
— Вот так-то лучше. Ты ведь должен все понимать…
Они повернули назад, и остаток пути до дома Лолиты говорили уже о другом: о работе, о Таллинне, а то и просто по несколько минут молчали, наслаждались, как влюбленные подростки, этой романтической прогулкой под дождем.
На мосту Лолита остановилась:
— Подожди, я сейчас достану свой зонтик… Не провожай меня дальше, ладно?
— Хорошо.
— Когда мы сможем увидеться?
— В четверг, через два дня… В пять часов я буду уже совершенно свободен.
— Я буду ждать тебя…
— И я буду ждать нашей встречи.
— Пока, — девушка снова нежно поцеловала его и, решительно повернувшись, раскрыла свой зонт и пошла прочь. На углу улицы она остановилась и, прежде чем исчезнуть за поворотом, оглянулась. Огромный зонт темнел на мосту. — Кравцов глядел ей вслед. Она улыбнулась и, помахав ему на прощание, повернула за угол…
Слушания Думы по вопросу создания единого информационного пространства для стран СНГ подходили к концу. Кравцов стоял на трибуне, отвечая на последние вопросы своих коллег.
Его всегда выводили из себя эти заседания. Любой вопрос, который выносился на обсуждение, проходил тщательную проверку, подготовку и экспертизу в соответствующих комитетах. Любой депутат Думы, следовательно, мог не только самым подробным образом ознакомиться с существом проблемы, но и заранее затребовать любой необходимый документ или внести любые поправки и предложения.
Однако именно здесь, на заседании, вдруг возникали самые страшные споры, гремели самые разгромные контрдоводы и сотрясали воздух самые обидные и бездоказательные обвинения. Кравцов давно уже вычислил причину суперактивности многих своих коллег на пленарных заседаниях парламента и на парламентских слушаниях: пресса, которая здесь неизменно присутствовала, с живостью хваталась за резкие слова и выступления, создавая на следующий день совершенно бесплатную и беспроигрышную рекламу тем, кто «отличился» накануне у микрофона.
Для Степана Николаевича, «работоголика», как выразились бы японцы или американцы, такой стиль парламентской «деятельности» был совершенно неприемлем. Его раздражало и злило, когда вода переливалась из пустого в порожнее, а время тратилось на повторение давно известных истин и проверку давно проверенных фактов.
И все-таки время работы в Думе не прошло для него даром: стоя на трибуне, он вдруг явственно почувствовал, что совершенно свободно справляется и со своей яростью, и с глухим раздражением, отвечая на вопросы терпеливо и корректно. Он даже улыбнулся про себя, сделав это открытие.
А донимали, как обычно, больше всех эти выскочки из фракции либеральных демократов.
— Я оптимистично смотрю на проблему создания единого информационного пространства стран СНГ. В Минске, на последнем совещании, мы выработали единые подходы, наметили общие цели и пути их решения. Подчеркиваю, это были не просто разговоры. Мы, представители разных стран СНГ, действительно нашли общий язык в деле решения этой проблемы, — говорил Кравцов.
— Так вы хотите сказать, что в Минске разговоры привели к конкретным результатам? — донимал его кто-то из неугомонных «державников». — И теперь наше великое государство, которое рано или поздно, но должно объединиться, будет иметь общее телевидение, общее радио и общие газеты?
— Вы знаете… — Кравцов даже не пытался скрыть некоторого ехидства, которое появилось у него в голосе. — Боюсь, вы неправильно понимаете, что такое единое информационное пространство. Мы пришли к выводу, что ни политические, ни экономические различия не мешают тому, чтобы между нашими странами — а возможно, именно в первую очередь между нашими странами, — мог осуществляться свободный обмен информацией. И это не только единый телеканал «Мир», над созданием которого мы трудимся уже столько лет. Проблема видится гораздо шире. Это все есть в документах, это я уже объяснял сегодня. Но если по какой-то причине меня не поняли, попытаюсь повторить то же самое кратко и доходчиво.
Кравцов отпил немного минералки, которую принесла ему девушка из аппарата Думы на трибуну, и продолжил:
— В Минске мы обсуждали возможности и условия трансляции нашего, российского, телевидения на их территории и возможности ретрансляции их программ на нашу территорию, особенно в пограничных районах. Мы обсуждали возможности свободной подписки на любые печатные издания наших стран. Обсудили одну из самых наболевших проблем ученых наших государств — обмен научной и технической литературой, новыми разработками и проектами. Переговоры касались даже такого тонкого и, на первый взгляд, сугубо делового вопроса, как реклама. Ведь реклама — это тоже информация, и нам всем важно стремиться к полной свободе ее распространения. И наконец, мы выработали принципы сотрудничества в области закупки и ретрансляции западных телеканалов, особенно европейских, включения наших территорий в единую мировую телевизионную сеть. Эта задача, как вы все понимаете, требует больших финансовых вложений и, соответственно, общих усилий, тесного сотрудничества.
— И вы во все это верите? Во все то, что наговорили нам сейчас с высокой трибуны?
— Я знаю, что в Минске мы действительно сделали важные практические шаги для осуществления этих целей. Прошу еще раз ознакомиться с представленными документами — там все есть.
