Зак с силой сжал плечо пожилой дамы:

– Где они? Куда Жан-Ламбер отвез вашу невестку?

Мари-Тереза по-прежнему сохраняла самообладание.

– Вы опоздали, майор.

Зак с силой толкнул ее и почти выкрикнул хриплым и злым голосом:

– Жан-Ламбер не знает, что это вы выдали Филиппа? Он думает, что его предала Эммануэль. Он узнал о ссоре в больнице и теперь проклинает ее за смерть Филиппа. Он ненавидел их всех и потому начал убивать, одного за другим. Не для того, чтобы они молчали, а для того, чтобы их наказать. И вы… вы позволили ему это сделать.

Только теперь старая дама вышла из себя. Ее лицо перекосилось, сразу став уродливым.

– В том, что произошло, – с ненавистью произнесла Мари-Тереза, – больше всего виновата она. Эммануэль была дочерью бедного доктора, и, тем не менее, я разрешила сыну на ней жениться. Я надеялась, что она сможет его направлять, как я на протяжении многих лет своего мужа. О, да, – произнесла она, видя изумление на лице Зака, – у его отца были те же наклонности, но я сумела побороть их.

– Где они? – «Не может быть, чтобы было уже поздно. Не может быть, не может быть…»

– Вы думаете, я когда-нибудь рыбачила в протоках? Откуда я знаю?

– Доминик, – внезапно вспомнил Зак и повернулся в том направлении, откуда теплый бриз доносил лай собаки.

– Не хотите же вы вовлечь во все это ребенка? – запротестовала Мари-Тереза, шагнув вперед, чтобы попытаться его остановить. Но Зак уже бежал вниз по ступенькам.

– Вы опоздали, майор, – произнесла Мари-Тереза, подходя к лестнице, когда Зак уже бежал по дорожке. – Слишком поздно.

Эммануэль всегда любила ловить рыбу в Бо-Ла. Существовало предположение, что когда-то могучая Миссисипи протекала именно здесь на своем пути к океану. Но с тех пор река уже давно изменила русло, а ее ответвление превратилось в тихое живописное озеро, которое питалось водами многочисленных болот и речушек Байу-Креве, расположенных между океанским побережьем и Билокси.

Эммануэль и Жан-Ламбер в последние годы бывали здесь часто, ловя окуней из старой пироги. В прошлом Эммануэль всегда ощущала здесь успокоение и безмятежность, но на этот раз чувство тревоги не покидало ее. Вновь и вновь она смотрела на высокий, покрытый ползучими растениями кипарис, за которым на восток тянулись почти непроходимые заросли. Где-то здесь был похоронен Филипп, хотя найти его могилу не представлялось возможным, поскольку она не была ничем отмечена.

– Я тоже часто думаю об этом, – произнес Жан-Ламбер, проследив, куда направлен взгляд Эммануэль. – Его не следует оставлять там одного.

Эммануэль быстро пожала скрюченную руку старика, как бы разделяя его горе.

– Когда война окончится, мы пошлем туда людей, чтобы разыскать могилу.

– Тогда будет слишком поздно, – произнес Жан-Ламбер, и она знала, что он прав. Всего за одно жаркое влажное лето место захоронения зарастет. А через два-три года уже никто не найдет его следов.

На краю болота показалась тонкая и изящная цапля, белая как снег. Птица взмыла вверх, и Эммануэль, наблюдая за ней, подняла голову и прищурилась от лучей жаркого полуденного солнца. Она думала о том, что все-таки не зря приехала в Бо-Ла – здесь она сможет наконец спокойно поразмышлять о своей жизни, взвесить все обстоятельства.

– Почему ты сделала это, Эммануэль? – негромко спросил Жан-Ламбер. – Почему ты рассказала о нем янки?

Эммануэль опустила взгляд на печальное, сосредоточенное лицо старика и вдруг почувствовала странный холодок, который заставил сжаться сердце и словно остановил кровь в венах.

– Вы ошибаетесь, папа.

Жан-Ламбер вздохнул.

– Тогда это была Клер. – Отложив удочку, он взялся за весло и начал грести, направляя пирогу подальше от прибрежного мелководья. – Филипп рассказал мне, что случилось в тот день в больнице. – Казалось, все внимание старого больного человека занимает работа веслом. – Там были ты, Клер и этот англичанин. После этого Филипп решил поступить в армию. – Внезапно он бросил на нее быстрый взгляд. – Ты знала о том, что после перевозки золота конфедератов в Билокси он хотел участвовать в боях и мечтал погибнуть? Ему надоело жить во лжи, выдавать себя за того, кем он на самом деле не был. – Старик помолчал, и какое-то время был слышен только шум листьев кипариса под ветром и плеск волн, ударяющих в узкий нос пироги. – Это был единственный оставшийся в живых мой сын.

Эммануэль внимательно посмотрела на такое знакомое, дорогое лицо сидящего перед ней человека.

– Папа, – медленно произнесла она, все еще не желая верить в свою догадку. – Это ты убил всех этих людей?

– Сантер погиб по ошибке, – ответил Жан-Ламбер таким спокойным голосом, словно они обсуждали, какие сосиски выбрать. – Ты оступилась, и стрела попала в него. В самом деле жаль.

– Папа, – снова произнесла Эммануэль, но на этот раз ее голос был тверже и увереннее. – Я не выдавала Филиппа.

Жан-Ламбер пожал плечами:

– Это не играет роли. Вы все трое виновны. Это из-за вас Филипп покинул Новый Орлеан и был убит.

Эммануэль молча посмотрела на отделяющую их от берега воду. Еще ни разу они не заплывали так далеко.

– Куда мы направляемся? – спросила она, стараясь не выдать дрожью в голосе свой страх.

– Озеро довольно глубоко на середине. Ты это знала?

Она бросила быстрый взгляд на берег, где, откинувшись спиной на дуб, сидел Батист. Казалось, он спал, надвинув шляпу на лицо. Эммануэль уже собиралась окликнуть его, когда Жан-Ламбер произнес:

– Он тебе не поможет.

И тут она поняла, как он, вернее, они совершали убийство.

– Те двое чернокожих рабочих, которых видел сторож на кладбище, – сказала она, – были ты и Батист?

На лице старика появилась слабая улыбка. В его чертах не было ничего негритянского, но годы поездки верхом по тростниковым полям покрыли его лицо и руки загаром, который был не у всякого квартерона.

– Никто не обращает внимания на негров, – произнес Жан-Ламбер, чуть поблескивая голубыми глазами. – Все, что мне было нужно, – это немного старой одежды и широкополая шляпа, которая закрывала лицо. Сторож посмотрел лишь на Батиста и не стал приглядываться ко мне.

– А Чарлз Ярдли? Ты приказал Батисту его убить?

– Батист следил за ним и положил опиум в бренди, чтобы он крепче заснул. А я задушил его подушкой. Батист в этом не участвовал.

Жан-Ламбер сжал губы, из чего Эммануэль решила, что старику очень не хотелось прибегать к помощи Батиста. Но почему этот высокий чернокожий не пытался остановить своего господина?

– Я бы вообще не использовал Батиста, – сказал Жан-Ламбер, – но я не способен сделать все сам.

Эммануэль оглянулась на неподвижную фигуру, терпеливо и преданно ожидающую на берегу. Батисту было нетрудно проникнуть в комнату Филиппа, похитить набор для убийства вампиров, а потом вернуть его на место.

– Впрочем, в случае с Клер мне его помощь не понадобилась, – чуть ли не с гордостью сказал Жан-Ламбер. – Она пришла ко мне, жалуясь на головную боль и на то, как трудно достать настойку опия. Клер знала, что я могу ей помочь. На случай, если бы она заметила странный вкус, я бы сказал ей, что добавил немного растений.

Жан-Ламбер всегда интересовался растениями. Здесь, в Бо-Ла, у него был садик, где он выращивал наперстянку, розмарин, белену и пижму. Как она могла забыть об этом?

– Так это ты нанял бродягу, чтобы он меня убил? – спросила Эммануэль, глядя, как старик глубоко погружает весло в темную воду. – Почему бы не попытаться просто застрелить меня? Или отравить, как Клер?

Жан-Ламбер покачал головой:

– После роковой ошибки с Сантером я боялся промахнуться еще раз. И не мог использовать яд, поскольку с тобой был Доминик.

Доминик, подумала Эммануэль, и от страха, ужаса и отчаяния у нее сжалось сердце. Мальчик ждет, когда она вернется домой.

Высоко над озером летел сокол. Воздух был наполнен жужжанием насекомых, которые, казалось, о чем-то предупреждали ее. Совсем скоро пирога выберется на середину озера.