– Он уже увлекается этим.

– И ты думаешь, это плохо? – спросил Филипп, и глубокая морщинка пролегла меж бровей. – Доминик не будет таким, каким ты хочешь его видеть, – он будет собой. – Филипп взял Эммануэль за руку, что делал крайне редко. – Мы с тобой плохо вписываемся в наше общество, Эммануэль, и это не принесло нам ничего, кроме неприятностей. Но Доминик соответствует этому миру. Так пусть он получает удовольствие.

Эммануэль печально улыбнулась на эти слова.

– Мой мудрый Филипп, – произнесла она.

И она не стала отбирать у сына его ружье, длинный охотничий нож и пугач, однако строго запрещала ему стрелять в то, что нельзя потом съесть. Возможно, ее мальчик не будет ученым или доктором, но он должен вырасти человеком, уважающим чужую жизнь.

– Мама, – позвал Доминик, обхватив рукой столб ворот, ведущих к массивному подъезду дома семьи де Бове. – Мы опоздали. Опять. Здесь уже много народа.

Сегодня у Мари-Терезы собирались дамы со всего города. По какой-то неведомой причине, которую Эммануэль не могла объяснить, ей очень не хотелось участвовать в этом мероприятии – шить рубашки и вязать носки для пленных, подобно верным долгу дочерям и правильно ведущим себя вдовам. Совсем недавно, теплой, напоенной жасмином ночью, она уединилась с человеком, которого должна была считать врагом. И даже сейчас, когда Эммануэль думала о майоре, она не чувствовала вины. Бесстыдное, горячее желание наполняло ее сердце.

– Мама, – позвал Доминик.

– Иду, – ответила она и ускорила шаги.

Не прошло и часа, как Эммануэль горько пожалела, что согласилась сюда прийти. Сидя рядом с Клер Ла Туш на обшитой полотном софе между высокими окнами гостиной, Эммануэль тихо ругалась про себя, стараясь соединить вместе два куска рубашки, которую ей поручили шить.

– Ба, – произнесла она тихо, затем бросила быстрый взгляд через комнату туда, где Мари-Тереза наблюдала за работой двух почтенных дам. – Что-то не так.

– Увы. – Клер наклонилась вперед, с подозрением глядя на результаты труда Эммануэль. – Ты пришиваешь карман к спине.

Эммануэль в досаде откинулась назад.

– Вот поэтому я и не приходила на эти собрания раньше.

Мягко рассмеявшись, Клер взяла из ее рук наполовину сшитую рубашку.

– Тогда почему ты пришла сегодня? – Она тоже посмотрела на Мари-Терезу. – Знаешь, ничего примечательного здесь ты не увидишь, даже если начнешь шить так же хорошо, как ухаживаешь за больными. Но, – она нахмурилась, рассматривая то, что сделала Эммануэль, – шьешь ты неважно.

– Я пришла потому… – Она осеклась, поскольку не хотела говорить Клер или кому-нибудь еще о том, как одиноко она чувствует себя последнее время. Ощущение оторванности от мира не покидало Эммануэль. – Я пришла потому, что никогда здесь не была. – В гостиной находилось около двадцати женщин. Не меньше половины были в траурных платьях – по мужу, сыну, брату, отцу или кузену. – Не думаю, что это правильно.

– Ты и так делаешь достаточно, – буркнула Клер, пытаясь исправить ошибку Эммануэль.

– Как и ты.

Клер быстро глянула вверх, зрачки ее глаз были как-то странно расширены, словно от страха.

– Но по другой причине, да?

– Клер, – начала Эммануэль, но в это мгновение коренастая горничная в отлично выглаженном платье принесла кофе; за ней двигался Батист с тяжелым серебряным подносом, наполненным сандвичами и небольшими пирожными.

– А, хорошо. – Мари-Тереза хлопнула в ладоши, словно режиссер на сцене. – Эммануэль, ты будешь разливать, а Клер поможет тебе, ладно?

Примерно через пять минут, когда Эммануэль все еще возилась с кофе, Клер внезапно уронила тарелку и упала.

Зак находился на берегу канала Нью-Бейсн, разбираясь с конфискованным грузом контрабандной соли, который переправлялся войскам конфедератов. Недовольный владелец прыгал с одной баржи на другую и кричал:

– Вы не имеете права это делать! У меня есть разрешение от самого генерала Батлера!

Внезапно к Заку подбежал молодой капрал с красным потным лицом и после отдания чести произнес:

– Майор Купер, сэр?

Зак посмотрел на капрала поверх потной розовой лысой головы хозяина баржи.

– Что это, солдат?

– Донесение от капитана Флетчера, сэр, – произнес тот, пытаясь отдышаться. Он был так молод, этот краснощекий капрал, что в его голосе чувствовался мальчишеский тенорок, а на подбородке росли только редкие белые волосы.

– Он не может сам справиться с этим делом? Капрал решительно замотал головой; его слегка выпуклые глаза выкатились еще сильнее.

– Нет, сэр. Он сказал, что вы обязательно должны присутствовать. Дело касается женщины. Молодой креолки.

Эммануэль? О Боже, только не это! Зак почувствовал леденящий страх, ярость и чувство вины одновременно. Он не должен был допустить, чтобы снова случилось убийство.

Горячий воздух не давал дышать полной грудью. В ушах шумело, сердце с силой билось в груди. Собравшись с мыслями, Зак спросил чужим, хриплым голосом:

– Как ее имя?

– Капитан просил передать, что имя женщины – Клер Ла Туш. Он думает, что ее отравили.

Зак сообразил, что судорожно схватился рукой за край баржи, и поспешно выпрямился.

– Где?

– В каком-то большом здании на Эспланад-авеню, сэр. Она принадлежит к одному из этих старых французских семейств со странными именами. Де… де… – Парень безуспешно силился вспомнить, но безнадежно покачал головой. – Капитан Флетчер говорил, что вы знаете, сэр.

– Де Бове, – произнес Зак, глядя, как с мутных вод канала медленно взлетает белоснежная цапля.

– Точно так, сэр. Де Бове.

Эммануэль одиноко стояла в задней галерее дома на Эспланад-авеню, крепко взявшись руками за перила. Она смотрела на лужайку, залитую солнечными лучами уходящего дня. В нижних ветвях большого дуба игриво порхали две сойки. Эммануэль прислушалась к их щебетанию, такому красивому и нежному. Внезапно ее охватила глубокая тоска по тому, чего уже никогда не будет в ее жизни.

Она никак не могла понять, что произошло. Кто охотится на людей, которых она любила? Но одно было для нее совершенно ясно – смерть Клер связана с той ужасной ночью на кладбище Святого Людовика. И она также знала, что на этом череда убийств не окончится.

Зак молча глядел на женщину с золотистыми волосами, которая лежала на обитой льном софе между двумя высокими сводчатыми окнами в гостиной Мари-Терезы де Бове.

Эта была полная жизни девушка, она не должна была умирать так тяжело, в мучительной агонии, крича от боли. Чувства вины и страха смешались в душе Зака, гнев переполнял его грудь. Если он не найдет убийцу, то несчастье случится снова.

– Когда это произошло? – спросил он подошедшего Хэмиша.

Массивный ньюйоркец протяжно выдохнул:

– Пару часов назад. Так сказала Эммануэль де Бове.

Зак посмотрел прямо в глаза капитану.

– Она здесь?

Хэмиш, разгоряченный и потный от жары, выглядел взволнованным.

– Она была с этой дамой, когда та умерла, но сейчас уже ушла.

Зак медленно обвел глазами гостиную. Наспех брошенные в кучи рубашки, недопитый кофе и недоеденные имбирные пирожные.

– Здесь, похоже, было много народа.

– Хозяйка дома приглашает дам каждый месяц – шить рубашки и щипать корпию для пленных, которые находятся на Шип-Айленд. – Хэмиш помолчал, глядя налицо мертвой женщины. Его подбородок дрогнул. – Не нравится мне все это, скажу я. Трупы появляются один за другим. Надо приглядеться – кто должен быть следующим?

– Да, веселого в этом мало. – Зак присел на корточки рядом с Клер. – Почему ты думаешь, что это яд?

Хэмиш провел рукой по лицу.

– Это диагноз мадам де Бове.

– Приведи ее.

Когда вошла Эммануэль, Зак стоял около открытой двери в следующую после гостиной комнату. По бледному лицу женщины легко было понять, что она потрясена, тем не менее держалась Эммануэль на удивление спокойно. В других обстоятельствах это вызвало бы у Зака восхищение, но сейчас к нему вернулись прежние подозрения.