Июль 1862 года

Оккупированный северянами Новый Орлеан

Это было в Новом Орлеане, в один из тех невыносимо жарких дней, когда влажный воздух, казалось, уплотняется, как бы предупреждая о надвигающейся грозе, и дышать становится нестерпимо трудно. Хотя еще оставалось несколько часов до наступления вечерних сумерек, небо уже приобрело стальную – словно у орудийного ствола – окраску. Тучи беспорядочными клубами нависли над головой, своим мрачным видом оттеняя кладбищенские камни могильных склепов, которые белели на фоне увядающих красок дня.

Внезапно сгущающийся мрак расколола извилистая молния, прогремел гром. Эммануэль ускорила шаг, краем траурной юбки задевая помятый фрак своего спутника, старика с почтенной седой бородой. Посматривая на небо и держа старика под руку, Эммануэль поспешно прошла через величественные, хоть и тронутые ржавчиной ворота кладбища Святого Людовика.

– Да, в этом году нам не следовало приходить сюда, – задумчиво произнес доктор Генри Сантер, когда они повернули на заросшую сорняками аллею, тянувшуюся между высокими склепами. Кузнечики стрекотали в траве так дружно и громко, что невольно возникало ощущение, что это звенит сам воздух, густой и горячий. – Может, нам следовало выйти из больницы пораньше? Сейчас на улицах слишком много солдат.

Эммануэль и Генри Сантер разговаривали на французском, как и всегда, когда они были наедине.

– Не думаю, что генерал Бенджамин Батлер и его паразиты в синей форме, – срывающимся от волнения голосом произнесла Эммануэль, – помешали бы мне прийти на могилу отца.

– Эммануэль… – Замедлив шаг, пожилой доктор легонько дотронулся до руки своей спутницы. – Запомни, дитя: тебе может не нравится то, что делают люди, но нельзя без разбора ненавидеть каждого человека в форме.

Эммануэль быстро повернулась к старику. Запах цветов жасмина, которые были у нее в руках, пахнул ему в лицо.

– Разве форма убивает, калечит и разрушает? Нет, это делают мужчины.

– Иногда и женщины.

Девушка коротко рассмеялась. Присев на стертые от времени гранитные ступеньки, она положила цветы у мраморной плиты, которая закрывала вход в фамильный склеп семейства Маре. Старик положил сухую, больную артритом руку на ее плечо, крепко сжал его и опустился рядом. Сделав это трудное для него дело, он откинулся спиной на стену склепа, но не встал на колени, и Эммануэль поняла, что доктор не будет молиться. Он просто посидит, а потом они пойдут на другую сторону «города мертвых», к могиле его жены.

Достав из кармана четки, девушка начала молиться. Гладкие бусинки быстро двигались в ее тонких пальцах. Обычно она прочитывала все молитвы, но сейчас, когда невдалеке угрожающе сверкали молнии, а облака опускались все ниже, Эммануэль стало не по себе. Смутное предчувствие какой-то беды беспокоило ее. Снова прогремело, теперь еще ближе, и после двадцати молитв девушка решила остановиться.

– Она бы гордилась тобой, если бы могла тебя сейчас видеть, – тихо произнес доктор Сантер, когда Эммануэль подняла голову. – Я говорю о твоей матери.

Эммануэль отвела глаза. У нее запершило в горле.

– Я так не думаю.

– Ты слишком строга к себе.

С сомнением качнув головой, девушка поднялась с колен. Внезапный порыв жаркого ветра взметнул платье вверх. Удерживая равновесие, Эммануэль шагнула назад. Ее нога соскользнула с ровного каменного основания, и Эммануэль со слабым вскриком пошатнулась. Доктор Сантер поспешно вскочил на ноги и протянул руку, стараясь поддержать свою спутницу. В этот момент в воздухе раздался слабый свист.

Генри отпрянул назад, словно его толкнули, и ударился о дверь склепа. В безмолвном ужасе девушка увидела, что маленькая стрела впилась ему в грудь. На жилете доктора расплывалось ярко-красное пятно.

– Мой Бог! – произнес Генри странным свистящим шепотом, протягивая руку к Эммануэль. – Беги!

Кровь хлынула из его рта, ноги подкосились, и доктор медленно сполз на землю.

Какое-то мгновение Эммануэль колебалась – желание помочь человеку, который заменял ей отца на протяжении многих лет, было сильнее страха. И все же Эммануэль не хотелось встретиться лицом к лицу с охотниками за скальпами. И потому, подобрав юбки, она бросилась бежать.

Майор кавалерии Закери К. Купер стоял, прислонившись к застекленной створчатой двери кабинета генерала и наблюдая, как штормовой фронт приближается к Новому Орлеану. Ветер стал уже настолько сильным, что рвал падающие с неба дождевые потоки. За ними едва можно было различить слабый свет газовых фонарей, выстроившихся у стоящих вдоль аллеи особняков. В этой стихии было что-то первобытное. Глядя, как бурно заполняются водой сточные канавы, Зак подумал о том, что, наверное, и миллионы лет назад после душных жарких дней на земле шли проливные дожди. Этот город чем-то напоминал майору опасную женщину – в нем было что-то очень безрассудное и греховное.

Зак слышал, как за его спиной прощается полковник Эндрю Батлер, но даже не повернулся: чем меньше он будет иметь дел с оппозиционно настроенным братом генерала, тем лучше для его карьеры и душевного спокойствия.

– Спасибо, что подождали, Купер. Возьмите это.

Зак поспешно отогнал сторонние мысли. Бенджамин Батлер протягивал ему хрустальный бокал с французским бренди. Генерал, которого за глаза звали «зверем Нового Орлеана», был непосредственным командиром Зака. Выглядел он почти комично – низенький, толстый, с непропорционально большой головой и косящими глазами. Однако генерал был проницателен и опасен, в чем население Нового Орлеана уже имело возможность убедиться.

– Я получил еще одно сообщение из Вашингтона, – произнес Батлер. Пройдя по дорогому турецкому ковру, он приблизился к элегантному столу из красного дерева и достал из кожаной папки листок с вытисненными инициалами. Движения Батлера были, как всегда, быстрыми и несколько нервными. Пригородный дом, где они находились, когда-то принадлежал погибшему генералу конфедератов. Батлер не блистал талантами на поле боя, но по части присвоения чужой собственности он был неповторим. Опустившись в кресло, Батлер сложил пальцы и бросил взгляд на Зака.

– Похоже, госсекретарю пришлось извиниться перед голландцами за то, что он назвал «грубым и бестактным» обращение с их консулом.

– Хм… – Зак поднял бокал. Густая золотисто-коричневая жидкость слабо мерцала в свете канделябров. Воздух наполнился тяжелым запахом дорогого напитка. – Мы бы не раздели консула до носков, если бы он добровольно отдал ключи, когда я попросил его об этом. Что госсекретарь говорит о восьми тысячах долларов в серебряных монетах Конфедерации, которые мы у него забрали? Батлер откинулся на спинку кресла и опустил руки.

– В Вашингтоне очень хотят их получить. От меня лишь ожидают, что я прикажу начальнику военной полиции не забирать содержимое сундуков у граждан других стран. – Его губы растянулись в усмешке, обнажая на удивление ровные белые зубы. Улыбка была лучшим, что имел генерал, – он знал это и часто ею пользовался. – Так что считай, что я отдал тебе этот приказ.

Зак пригубил бренди и неожиданно решил высказать то, что давно накипело.

– Знаете, генерал, – сказал он, стараясь говорить как можно непринужденнее, – я хотел бы сказать вам насчет…

– Нет.

– Сэр?

Батлер снова улыбнулся:

– Я не отошлю вас обратно в ваш кавалерийский полк. Вы нужны мне здесь.

От порыва теплого влажного ветра дверь с силой ударила по стене. Зак попытался закрыть ее, налегая на щеколду.

– Сэр, – произнес он, стараясь справиться с чувствами и говорить ровно. – Армии нужны опытные кавалерийские офицеры. Южане с начала войны ходят кругами вокруг наших войск.