И Крусе и Крёйца объединяет то, что оба они были кавалерийскими офицерами. Но на этом сходство и заканчивается. Первый из них сколько-нибудь заметного следа в летописи Северной войны практически не оставил. Вообще-то для старших командиров Карла XII подобная ситуация не характерна, поскольку в небольшой шведской армии на виду оказывались даже многие полковники. Фамилия же этого генерала получила некоторую известность главным образом лишь благодаря тому, что списки высоких шведских чинов, попавших в плен под Полтавой и у Переволочны, воспроизводятся почти в каждом издании, если оно затрагивает эти события.

Единственный сколько-нибудь заметный эпизод, связанный с именем Крусе, произошел в апреле 1709 г., когда король поручил ему оказать помощь запорожцам у почти никому неизвестной тогда Переволочны. Но небольшой отряд генерала не сумел прорваться к Днепру. В скоротечном бою под Соколкой его основательно потрепал корпус Меншикова и отогнал обратно к Полтаве.

Летом 1709 г. Крусе командовал Уппландским конным резервным полком, что для генерала как-то не слишком престижно. Но во время Полтавского сражения его кавалеристам повезло. Они оказались в стороне от эпицентра событий и поэтому к берегам Днепра отошли в боеспособном состоянии. Однако, по свидетельству шведских историков, на последнем совете у Левенгаупта Крусе наиболее активно из всех участников ратовал за капитуляцию.

Крёйц же, наоборот, хорошо известный персонаж в историографии, посвященной событиям Северной войны. Его жизненная дорога по своим основным параметрам мало чем отличается от судеб большинства прочих генералов Карла XII — участников первых лет борьбы и на западном и на восточном театрах. Его ценил король — постоянно держал в составе главной армии и поручал руководить отдельными группами в частных операциях. Но способностями крупного стратега Крёйц не обладал.

Из наиболее известных его дел против русской армии можно вспомнить бой у Клецка в 1706 г., когда шведский кавалерийский корпус разбил крупный отряд русской пехоты и конницы, прикрывавшей с фланга отход основных сил Петра I из Гродно. Это сражение вошло в летопись Северной войны под весьма красноречивым названием — «Клецкий погром».

В период похода 1708—1709 гг. Карл XII часто доверял генералу руководить авангардом своей армии. В первые месяцы он справлялся с такой задачей безукоризненно. Но к осени ситуация осложнилась. Противник начал пытаться перехватить инициативу, и у Крёйца стали проскакивать досадные осечки.

Так, когда король повернул войска на Украину, чтобы соединиться с Мазепой, было очень важно совершить этот маневр быстро. В случае успеха шведы выигрывали великолепную стратегическую позицию для зимовки, которая в следующую кампанию превращалась в плацдарм для нового броска к Москве.

Стремительность маршей требовала, чтобы переправы через крупные реки захватывались невредимыми, что обычно обеспечивалось умелыми действиями авангарда. Но в тот раз именно Крёйц сбил темп броска, не успев опередить русских у Новгородасеверского, где имелся единственный в округе мост через Десну. В итоге спустя три недели вместо удобных зимних квартир скандинавы увидели лишь тлеющие головешки Батурина.

В Полтавской битве Крёйц командовал половиной всей шведской кавалерии. Он активно действовал в первые часы боя, когда скандинавы прорывались мимо русских сторожевых редутов. Но в решающий момент сражения конница уступила место пехоте, последняя атака которой закончилась катастрофой. Эскадроны генерала пытались спасти положение, однако и их захватил общий поток паники.

В силу большей подвижности кавалерия скандинавов при отступлении не понесла столь крупных потерь, как пехотные полки. В сравнительном порядке она отошла и к Переволочне. Там даже Карл XII хотел передать Крёйцу командование над остатками армии. Однако Левенгаупт отказался уходить вместе с королем в Турцию, и монарх оставил его руководить войсками. Таким образом, Крёйц оказался заместителем командующего. Правда, находился он на этом посту всего один день. Наутро подоспела русская погоня. Генералу пришлось ехать парламентером к Меншикову — вести переговоры об условиях капитуляции. Затем последовали годы плена. И лишь на исходе жизни, после окончания войны, в 1722 г., вернувшийся домой Крёйц получил-таки очередное звание генерал-лейтенанта.

Кстати, то, что Карл XII, прекрасно знавший об ограниченных полководческих способностях Крёйца, тем не менее собирался оставить ему верховную власть у Днепра, является убедительной иллюстрацией к печальному для шведов факту, гласящему: кроме заявивших о себе с самого начала войны Реншёльда, Левенгаупта и Стенбока, за последующие годы из их рядов не выдвинулось больше заметных военных талантов. А при дефиците таких личностей «прыгнуть выше головы» — подняться до уровня великой армии Александра Македонского, разгромившего с малыми силами огромную Персию — скандинавы не смогли. Хотя справедливости ради все же отметим, что «чистота эксперимента» в 1700—1721 гг. полностью соблюдена не была. Античный герой сражался только с азиатским колоссом. У которого (в отличие от России) союзников на Западе не имелось. Ударь в спину македонцам какой-нибудь Рим или Карфаген… Не исключено, что тогда персы еще долго могли бы тешить себя иллюзиями на тему собственной непобедимости и исключительного величия своей деспотии…

Приступая к рассказу о русских военачальниках, автор сначала планировал так же, как и в других главах, ограничить вступление всего несколькими абзацами, обратив внимание читателей лишь на то, что Петру I в наследство от предшественников досталась не просто отсталая армия, а, по основной своей сути, азиатское войско. Однако в процессе написания этого раздела он столкнулся с серьезной трудностью краткого объяснения смысла только что упомянутой проблемы.

Осложнение произрастало из того факта, что отечественная военная историография обычно не делила бывших врагов на сильных и слабых. Вместо критического анализа с учетом так сказать «коэффициента сложности оппонента» предпочтение отдавалось пышным панегирикам в случае побед и затушевыванию неудач при поражениях.

Объясняется подобный перекос просто — успехи чаще достигались при столкновениях в Азии — с южными и восточными противниками, а на западе результаты выглядели, мягко говоря, неоднозначнее. Поэтому всех неприятелей старались свалить в одну кучу. Причем таким образом, чтобы удачи оказывались наверху. В связи с этим автор решил предварить главу о русских полководцах расширенной вводной частью, призванной расставить акценты в данном вопросе.

Начнем с того, что за время существования человечества на Земле появилось и исчезло множество народов. Каждый из них имел свой, в большей или меньшей мере, своеобразный уклад жизни. Но только малая часть сумела подняться до таких высот, что оставила о себе след в виде прогресса общемировой цивилизации. Объясняется это, конечно же, не заранее предопределенной участью («богоизбранностью» или «неполноценностью»), а национальными характерами (ментальностью) и культурно-экономико-политическими моделями становления и развития общества. Национальные характеры, в свою очередь, зависят от географической среды обитания, унаследованных от предков обычаев и психологических особенностей, внешнего влияния, разного рода исторических случайностей и прочих факторов, из совокупности которых формируется нация. Производными от народных характеров являются и достижения в области военного дела, всегда являвшегося одной из основных арен для приложения людских усилий.

В этом смысле России крупно не повезло, так как захваченные татаро-монголами славянские земли, превратившись на два с половиной века в ханский улус, восприняли за это время все худшие традиции восточной деспотии, в том числе и психологию ее военной организации. Получив независимость лишь в конце XV столетия, северо-восточные княжества уже практически полностью утратили черты варяжской Руси, роднившие ее поначалу с Западом. Объединившись затем под властью Москвы, владения Рюриковичей стали азиатским форпостом, выдвинутым к границам Европы.