2 января 1709 г. царь подписал указ, повелевавший барону во главе корпуса из 10 000 конных и пеших солдат следовать через Киев в Польшу: «…накрепко надлежит смотреть, дабы никакими мерами неприятеля через Днепр с помощию Божией не пропустить…» На театре боевых действий предписывалось соединиться с уже находившимися там иррегулярными частями и польско-литовскими союзниками, а затем вести войну по собственному усмотрению.
С поставленной перед ним задачей Гольц справился полностью. Ни одного солдата в течение зимы и весны 1709 г. не прорвалось к шведам на левобережную Украину сквозь организованную им из своих полков маневренную оборону. А в начале лета он вообще ликвидировал угрозу подобной опасности. Это случилось после того, как фельдмаршал разгромил противника в крупном сражении у Лидуховой. Что создало необходимые условия для удивившего вскоре Европу полтавского триумфа.
Однако бежавший в Турцию Карл XII не думал сдаваться. Поскольку собственных ресурсов для победы королю уже явно не хватало, то он сделал ставку на османов, пытаясь втянуть их в войну с Россией. Действительно, удар султана в северном направлении ставил царя в опаснейшее положение — между двух огней. Поэтому первостепенную важность приобретал вопрос контроля над польскими территориями, где сторонники прошведской партии продолжали оказывать ожесточенное сопротивление. Добить их Петр поручил именно Гольцу. Результатов долго ждать не пришлось. В середине осени 1709 г. в итоге хорошо спланированной операции около польско-венгерской границы фельдмаршал рассеял главные силы неприятеля.
На этом, в общем-то, и заканчивается перечисление основных вех боевого пути Гольца в рядах русской армии. Поскольку вскоре все моральные и физические силы он был вынужден бросить уже на совершенно иной фронт, где он был вынужден отстаивать свою честь, доброе имя и состояние. А в конце концов, даже свободу и саму жизнь. Немецкого генерала постигла судьба многих иностранцев, взлетевших было вверх по служебной российской лестнице, но «съеденных» затем завистливой русской знатью. И в первую очередь «светлейшим князем» Меншиковым.
В отличие от представителей старых боярских фамилий, царский фаворит особой врожденной ненависти к «немцам» не питал. Все наиболее известные конфликты с зарубежными военспецами возникали у него, как правило, в силу различий в ментальности. Традиционное московское воспитание делило людей на бесправных холопов и всесильных господ даже в верхних слоях общества, не допуская в отношениях между ними возможности компромисса или договора и совершенно отвергая понятие о личном достоинстве. Поэтому и знаменитая дружба сына конюха с Петром Великим при внимательном рассмотрении оказывается всего лишь привязанностью пса к толстой палке хозяина.
Российская верхушка покорно признала превосходство ближнего царева раба. И Меншиков тем более ожидал такого же лизоблюдства от приглашенных на службу чужаков-иноземцев. Если эти надежды оправдывались, то с его стороны особых атак на «варяга» не обрушивалось. Между тем большинство европейцев, выросших в мире с иными ценностями, выше всего ставили собственную честь и привыкли на любое оскорбление отвечать обидчику вызовом на дуэль. Но в России поединки были невозможны. Бороться за свои права здесь приходилось другими, преимущественно холуйскими методами, которыми аборигены в силу традиций умели пользоваться лучше.
Конфликты с примерно равными ему по положению русскими военачальниками начали возникать у Гольца уже вскоре после вступления в должность. А с осени 1709 г. противоборство с Меншиковым стало приобретать вид смертельной борьбы, которую барон постепенно, но неуклонно проигрывал. Главная причина изменения ситуации крылась в том, что за Полтаву Петр возвел фаворита в чин генерал-фельдмаршала, что значительно расширяло его официальные полномочия и позволяло легче расправляться с непокорными сослуживцами.
Большие неприятности Гольца начались с того, что невдалеке от района расположения его войск чуть было не попали в плен к партизанам путешествовавшие по Польше жена Меншикова и царевич. «Светлейший», умело раздув эту случайность, с соответствующими комментариями подал ее Петру и начал затем настоящую травлю барона. Тот пробовал искать справедливости. Аргументы, которые он выдвигал в свою защиту, сохранил для истории секретарь английского посланника в Москве Вейсброд, записавший, что фельдмаршал «…два года вовсе не получал жалованья, что, по совести, не знает за собой никакой вины, что распоряжения свои всегда делал письменно, что все эти распоряжения он сохранил и что ему теперь интересно будет услыхать, в чем можно обвинять его…»
Однако в России логика и законы всегда бессильны перед властью. Выдвинув еще ряд надуманных обвинений, Меншиков все-таки добился в середине 1710 г. ареста Гольца и предания его суду, в ходе которого требовал для барона смертной казни. Правда, на сей раз царский любимец не сумел в полной мере потешить собственные амбиции. Члены суда, опасавшиеся всесильного вельможи, но прекрасно знавшие и о том, как Петр I относится к иностранцам, на всякий случай вынесли двойственный вердикт. Как написал еще один мемуарист-современник, Гольц «…был признан невиновным, однако и должен был быть все же виноват, поскольку фаворит желал именно этого…»
Таким образом, барон на собственной шкуре познакомился со смыслом поговорки «жалует царь, да не жалует псарь». Перспективы его дальнейшей карьеры в России, говоря языком дипломатов, выглядели слишком туманно. В любой момент мог последовать рецидив новых ложных обвинений. И фельдмаршал решил, что с него хватит азиатской экзотики. Во всяком случае, риск побега, очевидно, показался ему меньшим злом, чем дальнейшее покорное ожидание новых прелестей обычных московских будней.
Улучшив момент, в 1711 г. Гольц плюнул на заработанные, но не полученные деньги, и без необходимых документов тайком покинул страну, где его так оригинально отблагодарили за все недавно оказанные несомненные услуги. Удачно миновав границы и кордоны, барон только в Данциге скинул с себя маскировку путешественника. Он прожил на свете еще почти 15 лет, в течение которых судьба не раз посылала ему различные испытания. Но в самом конце своего земного пути этот человек с содроганием вспоминал только российские приключения.
Конечно, Гольц не был военным гением и не оказал глобального влияния на исход войны. По большому счету он так и остался генерал-майором, каких в передовых европейских армиях можно насчитать не один десяток. И которого только российская нищета на полководцев возвела в фельдмаршалы. Тем не менее, история со скандальным судилищем над бароном получила большую известность в Европе. Она нашла отражение в бумагах всех западных дипломатов, находившихся в то время в Москве, а также на страницах воспоминаний частных лиц, нанеся большой урон образу страны-рая для иностранцев, старательно создававшемуся Петром I в период всего его правления.
Правда, после Полтавы Россия уже не нуждалась в зарубежных специалистах так отчаянно, как в первое военное десятилетие, однако и продолжать гонку за цивилизованным миром без их помощи по-прежнему не могла. Поэтому царю пришлось старательно заглаживать негативное впечатление различными примирительными заявлениями в том смысле, что он лично ничего не имеет против ухода ландскнехта с российской службы, а претензии, мол, предъявлял суд в соответствии с законом. Однако можно с уверенностью сказать, что этот случай внес свою лепту в тот факт, что таланты европейского масштаба еще долго не рассматривали Россию, как потенциального работодателя[114].
Через тернии к звездам
До самого окончания Северной войны ситуация с кадрами иностранного генералитета для петровской армии не утрачивала актуальности. Поэтому даже после Полтавской битвы царь потратил много усилий для того, чтобы при помощи различных соблазнов заполучить к себе на службу хотя бы несколько весьма посредственных личностей из числа пленных командиров неприятеля. Таких, например, как генерал-майоры Шлиппенбах, Альфендель или Нирод, которые, в конце концов надели-таки русский мундир.
