Российский «парад договоров» стал согласованным и вполне оправданным средством объединения федерации. С помощью этих соглашений Ельцин добился от регионов подтверждения их готовности остаться в составе федерации и поддерживать общегосударственную политику в обмен на уступки местного характера. Первые договоры были самыми щедрыми. Начиная с договора с Республикой Саха, заключенного в июне 1995 года, «стиль и содержание договоров с признания отличительных особенностей сменились на согласие мириться с установленными правилами и компетенциями»[1051]. Некоторые элементы соглашений нарушали конституцию 1993 года и федеральные законы. Москва предпочла закрыть глаза на эти нарушения и другие отклонения от конституции — особенно в отношении республик; в следующем десятилетии эта политика сменилась прямо противоположной[1052].
Ельцин также занял отстраненную позицию в отношении регионального развития, предоставив местным лидерам самостоятельно решать свои проблемы при наличии минимального надзора со стороны Москвы: «Мы сказали российским республикам, краям и областям: Москва больше не командует вами. Ваша судьба — в ваших руках»[1053]. Он допустил, что доходы регионов возрастут по отношению к доходам федерального Центра (с 41 % от общероссийских показателей в 1990 году они выросли до 62 % в 1998-м) и что будет ощущаться неравенство регионов, неприемлемое при советской власти. Скрипучее колесо было смазано: регионы, проголосовавшие против Ельцина и его единомышленников, и те, где возникли забастовки и социальные волнения, получили финансовые вливания и налоговые послабления[1054]. За этим снова стояла логика негласной обоюдной поддержки:
«Б. Ельцин зачастую в обмен на лояльность или хотя бы нейтралитет региональных властей предоставлял губернаторам „свободу рук“, особо не мешая одним — вести реформы, другим — имитировать их, а третьим — „удерживать социалистические завоевания в отдельно взятой области“. Нередко в спорах федерального Правительства с регионами Президент брал сторону последних, а бывало, и выступал „лоббистом“ некоторых из них, поддерживая просьбы о выделении дополнительных бюджетных средств на те или иные нужды, чем немало раздражал реформаторов в кабинете министров. Чаще всего Б. Ельцин предпочитал дистанцироваться от этих вопросов, считая, что сама жизнь должна показать, кто прав. С другой стороны, он с пониманием относился к тому, что Правительство порой шло на „несистемные“ методы воздействия на регионы, такие, как перераспределение финансовых средств и т. д. Подобные методы рассматривались им опять же в контексте „поддержания баланса“. По собственному опыту зная, насколько тяжела ноша руководителей на местах, он в любом случае стремился к тому, чтобы некая грань в отношениях Центра и глав регионов не была перейдена»[1055].
Одним из следствий принципа, что лидеры в регионах избираются самими регионами, было то, что Ельцин должен был терпеть присутствие там завзятых коммунистов и политиков, с которыми он был в ссоре (например, вернувшийся к власти после выборов в августе 1995 года Эдуард Россель и избранный губернатором Курска в октябре 1996 года Александр Руцкой). Президент молчаливо согласился с происходящим, руководствуясь принципом «что было — то было»: «Я такие вещи забываю. Полезнее для здоровья»[1056]. С более покладистыми региональными баронами Ельцин поддерживал дружеские отношения. Он общался с теми, с кем пересекался по работе в номенклатуре, в советском и российском парламенте, и пытался очаровывать остальных. За контакты с регионами отвечал Анатолий Корабельщиков, верный помощник Ельцина из аппарата КПСС, во время поездок президента по стране имевший к нему неограниченный доступ. Ельцин приглашал группы губернаторов в комплекс на улице Академика Варги на юго-западе Москвы (это здание, называемое «объектом АБЦ», в 1991 году было отобрано у КГБ), где они обсуждали деловые вопросы и обедали. Немногие избранные получали приглашения в Кремль или Завидово, с ними советовались по телефону по поводу указов и политических тенденций. В числе наиболее приближенных к Ельцину руководителей были Дмитрий Аяцков (Саратовская область), Владимир Чуб (Ростовская область), Николай Федоров (Чувашия), Анатолий Гужвин (Астраханская область), Виктор Ишаев (Хабаровский край), Николай Меркушкин (Мордовия), Борис Немцов (Нижегородская область), Михаил Прусак (Новгородская область), Минтимер Шаймиев (Татарстан), Анатолий Собчак (Санкт-Петербург), Егор Строев (Орловская область) и Константин Титов (Самарская область)[1057]. С одним из самых молодых и ярких губернаторов, Борисом Немцовым (родившийся в 1959 году Немцов был ядерным физиком по образованию и до назначения губернатором возглавлял движение по защите окружающей среды), у Ельцина сложились отношения отца и сына. В августе 1994 года Ельцин на одной из региональных встреч сказал, что Немцова можно считать самым достойным его преемником на посту президента. Средства массовой информации быстро подхватили это заявление[1058].
«Опасность распада России миновала, — заявил Ельцин в том же месяце, когда начался его „роман“ с Немцовым. Однако тут же поправился: — Но это не значит, что все трудности позади»[1059]. Он и не подозревал, что назревает братоубийственная война, которая подтвердит эти пророческие слова.
Небольшая северокавказская горная республика Чечня имела к Российскому государству не меньше претензий, чем любой другой регион. Чеченский народ, насильно присоединенный к Российской империи в XIX веке, поднимал восстания и против царей, и против посланных коммунистами комиссаров. С 1944 по 1956 год чеченцы жили в ссылке в Средней Азии и Сибири, депортированные по приказу Сталина, обвинившего их в пособничестве фашистам. Хотя эта история не уникальна[1060], но перенесенные лишения и врожденная воинственность этого народа являли собой взрывоопасную смесь. Чеченцы относятся к суннитской ветви ислама и живут, объединившись в кланы, которые отвергают любую власть, будь то российская или чеченская.
Руководство республики не менялось со времен Брежнева вплоть до июня 1989 года, когда Москва сменила русского первого секретаря чеченским партократом Доку Завгаевым. Националистические и реформаторские настроения значительно усилились в 1990 году, и в ноябре этого года республика провозгласила суверенитет. В следующем месяце Национальный съезд, активно сотрудничавший с местными активистами и фактически ставший альтернативным законодательным органом республики, возглавил Джохар Дудаев. В августе — сентябре 1991 года дудаевский съезд и его вооруженные формирования свергли Завгаева (не обошлось без кровопролития), и 27 октября, на выборах, проходивших с процедурными нарушениями, Дудаев был избран президентом республики. 1 ноября он провозгласил полную независимость Чечни от СССР и РСФСР. Промосковские чиновники покинули республику, оставив на ее территории все тяжелое вооружение — Чечня была единственным регионом России, где произошло нечто подобное.
Прямой причиной чеченского кошмара были ошибки руководства. Офицер ВВС Дудаев был первым чеченцем, дослужившимся в Советской армии до генерала. Он командовал стратегической тяжелой бомбардировочной дивизией, базировавшейся в Эстонии; под его началом служило 6000 человек; в случае войны с НАТО именно им предстояло сбрасывать ядерные бомбы на Западную Европу. До 1991 года Дудаев почти не жил в Чечне, за исключением нескольких недель в младенчестве. В некотором отношении они с Ельциным были похожи: оба образцово служили прежнему режиму, оба порвали с ним и добились политического успеха на волне популизма. Но на этом сходство заканчивается. Если Ельцин охотно рисковал, но знал границы, то Дудаев был нарциссистом, попавшим под влияние горского культа джигитов — героев, завоевывающих славу на поле боя и остающихся после своей героической смерти жить в народных песнях и легендах[1061]. Дудаеву скорее хотелось захватить власть, чем использовать ее: он был «больше заинтересован в провозглашении Чечни независимой, чем в практическом осуществлении этой идеи»[1062]. Он питал слабость к броским костюмам и пышным зрелищам. Один из журналистов, увидевший на празднестве в Грозном, как Дудаев поднимается на трибуну одетый в высокие сапоги и кожаный плащ с погонами, написал, что «более всего он напоминал плохую копию „Великого диктатора“ Чарли Чаплина, вплоть до похожих на щеточку усиков»[1063]. В отличие от Минтимера Шаймиева, который кокетничал с сепаратизмом, а потом заключил выгодное для своей республики соглашение с Россией, Дудаев презирал приспособленчество и средний путь. Как некогда говорили о Ясире Арафате, он редко упускал возможность упустить возможность. В экономическом отношении дудаевскую Чечню можно было уподобить инвалиду: республика была отдана на откуп политиканам, контрабандистам, фальшивомонетчикам, местным бандитам, российским бизнесменам и чиновникам, которые отмывали здесь грязные деньги. В период с 1992 по 1994 год Чечню покинуло около 200 тысяч человек (20 % населения), преимущественно русские.
