«Ельцин в глазах многих — такой же, как они. Он жертва начальнической нелюбви — кто же из нас не оказывался в таком положении? И третируют его вроде бы за то, что этой любви он не ищет, — кто не мечтал быть таким? А главное, он со всеми, и внизу, и наверху, говорит одинаково и на равных, руша иерархические барьеры, столь надоевшие тем, кто внизу».
Даже критики Ельцина, продолжает Третьяков, «не устают говорить о его положительных чертах» и представляют Ельцина как личность «противоречивую, но по-человечески симпатичную даже в ошибках и заблуждениях». Важнее всего массовое восприятие авторитета Ельцина, накопленного им за время его принадлежности к правящей элите:
«Взаимоотношения с аппаратом — особая составляющая феномена Ельцина. Этот феномен мог родиться только в аппарате, потому что аппарат до сих пор есть реальная и стабильная часть власти — людям нужна стабильность. Но стабильность и сила чиновничества раздражают людей, ограничивают их свободу. Поэтому симпатии отдаются тому, кто этот аппарат сотрясает. Однако серьезное сотрясение аппарата пока реально лишь со стороны того, кто сам является его частью, а потому и реальной силой. Круг замыкается — феномен Ельцина движется в этом круге. Уверен, баллотируйся Ельцин на должность директора какого-нибудь НИИ или завода, его успех нельзя было бы гарантировать. 26 марта 1989 года Ельцин прошел подавляющим большинством не как „начальник для народа“, а как „начальник для начальников“. Единодушие в голосовании за Ельцина — ответ народа аппарату за его надменное всевластие».
Третьяков прогнозировал, что поддержка Ельцина не ослабеет до тех пор, пока советская власть будет демонстрировать свою неспособность к решительным мероприятиям, направленным на улучшение жизни. «Даже неудачи Ельцина будут ставиться в вину не ему, а административно-командной системе или кому-то из его критиков»[612].
Через три дня новоизбранный Ельцин на месяц уехал в Кисловодск, таким образом самоустранившись из второго тура, хотя отдельные кандидаты-реформаторы нуждались в помощи. Некоторые сочли этот поступок довольно странным. Александр Музыкантский считает, что Ельцин хотел, чтобы другие игроки на какое-то время остались без него и почувствовали надобность обратиться к нему с предложениями сотрудничества на его условиях — условиях победителя[613]. Вернувшись с курорта, Ельцин выступил на митингах в Зеленограде и у стадиона «Лужники».
Съезд народных депутатов СССР начал свою работу 25 мая 1989 года; до рокового кризиса советского строя оставалось чуть больше двух лет. Большую часть этого срока Ельцин провел, либо занимаясь непродуктивной законодательной деятельностью, либо участвуя в выборах. Время и инициатива были на его стороне, поскольку он имел главный козырь — народную поддержку, которой были лишены другие участники процесса.
Организационные заседания съезда, напрямую транслировавшиеся по телевидению, показали, как непросто превратить личную харизму в институционное влияние. Одним из первых пунктов повестки дня был выбор председателя Верховного Совета. Этот пост должен был стать главным в Советском государстве, и занять его намеревался Горбачев. Разговаривая с Ельциным в середине мая об их будущих планах, он предложил ему министерский пост. Ельцин отказался и сказал: «Все решит съезд». Спустя несколько дней, на заседании Политбюро Горбачев поручил своим помощникам предложить Ельцину пост первого заместителя премьер-министра РСФСР и выяснить «промежуточный ответ» на вопросы о ельцинской благонадежности[614]. Кажется, это предложение так и не было сделано. В мае, на Пленуме Центрального комитета, решавшем вопрос о выдвижении Горбачева на пост Председателя Верховного Совета, Ельцин, единственный из всех членов ЦК, воздержался при голосовании, а затем заявил, что готов проголосовать за данное решение на съезде, поскольку связан партийной дисциплиной. В Советском Союзе, сказал он, возникла «революционная ситуация», с которой партия, очевидно, не способна справиться[615]. На съезде Ельцин вел себя весьма кокетливо. В первом своем выступлении 26 мая он заявил, что на данный момент является безработным и может согласиться на «какое-то предложение». Тем вечером представитель Ельцина договорился с депутатами от Свердловска о том, что его кандидатура будет предложена с места. Сделать это вызвался Александр Оболенский, малоизвестный ленинградский инженер, который в последний момент вместо Ельцина выдвинул себя. Ельцин дистанцировался от попытки, и 27 мая 96 % депутатов проголосовали за Горбачева[616].
После этой комедии ошибок встала более серьезная проблема. Ельцин лишился поста в Госстрое, а депутаты, настроенные против него, не собирались предоставлять ему места в Верховном Совете. Из двенадцати депутатов, выдвинутых кандидатами на одиннадцать мест, выделенных для РСФСР в Совете национальностей (именно в эту палату Верховного Совета баллотировался Ельцин), проиграл только он. 5 миллионов голосов, которыми он был избран на съезд, здесь ему не помогли. Ситуацию спас Гавриил Попов, московский экономист, к которому Ельцин непочтительно отнесся в 1987 году. Он предложил Горбачеву решение этой проблемы. Омский юрист, Алексей Казанник, отказался от полученного места в пользу Ельцина, и 29 мая съезд одобрил это решение. Горбачев хотел провести голосование по вопросу о том, следует ли предоставить освободившееся место именно Ельцину. Казанник твердо стоял на своем и получил более 100 тысяч благодарственных телеграмм[617]. В первом обращении к съезду 31 мая Ельцин призвал ежегодно проводить референдум о доверии председателю Верховного Совета, а также превратить центральную кремлевскую больницу в медицинский центр матери и ребенка.
Когда в июне собрался Верховный Совет, Ельцин, опять с согласия Горбачева, был избран председателем Комитета по строительству и архитектуре[618]. Горбачев, похоже, полагал, что таким образом Ельцин окажется в тупике и будет вынужден заниматься больше хозяйственными вопросами, а не политикой. Ельцин воспринимал ситуацию сходным образом и потому активности на новом посту не проявил. Должность давала ему то, что было для него важнее всего: возможность быть на виду и иметь кабинет в центре города и телефоны, предоставленные в распоряжение Льва Суханова, ставшего его официальным помощником, и помогавших ему добровольцев. В октябре 1989 года Ельцин сказал, что подумывает уйти из комитета, потому что у него не было персонала, а разбирательства заявлений граждан постоянно наталкивались на бюрократические препоны[619]. Парламентарием Ельцин был вялым. Он не предлагал законопроектов и не влиял на политику, а строил свой имидж обыкновенного человека, отказавшись от кремлевской больницы и прикрепившись к городской поликлинике № 5. Свою роль играла и Наина Ельцина, ходившая за покупками в магазины по соседству, не рассчитанные на элиту. Владимир Мезенцев, который в 1989–1990 годах был помощником Ельцина по связям с прессой, а потом превратился в его критика, считал, что она в самом деле пользовалась только этими магазинами: «Я в ту пору холостяковал, и Наина Иосифовна наставляла [меня], в каких магазинах выбрасывают сосиски, в каких — сардельки»[620]. Во время президентской кампании 1991 года Ельцин с полным основанием мог сказать, что его жена «проводит три-четыре часа в беготне по магазинам, как и все остальные несчастные московские женщины»[621].
