Зимой 1998/99 года нарастала напряженность между Ельциным и премьер-министром. Дело было не столько в конкретных проблемах, сколько в общей убежденности президента, что дальнейшее сосуществование с Примаковым больше не служит его интересам. Примаков, как и Черномырдин годом ранее, стал политической проблемой, но проблемой иного рода. Российский народ устал от Черномырдина и считал его виновным во всех промахах правительства; к Примакову же общество отнеслось тепло и стало приписывать ему все достигнутые успехи. Опросы общественного мнения, проведенные в начале весны, показали, что две трети электората одобряют его деятельность на посту главы правительства, что ему доверяет больше россиян, чем любому другому лидеру, и что его считают потенциальным преемником Ельцина на посту президента. Учитывая возраст Примакова и его социалистические склонности, он не устраивал Ельцина, боявшегося, что премьер, даже сохраняя лояльность президенту, станет лидером несогласных и оппозиционеров, стоит лишь ему заговорить о политических разногласиях внутри истеблишмента. Практически так же в 1987 году поступил сам Ельцин[1572].
Президент дождался подходящего момента — для него это был один из последних таких моментов на политической арене — и перешел к действиям. Некоторые его сотрудники советовали подождать до голосования по импичменту и лишь потом решать проблему Примакова, полагая, что отстранение популярного премьера повысит вероятность вынесения импичмента. Ельцин считал иначе — отчасти из-за чисто технической стороны вопроса. Он знал, что принятие даже одного обвинения по импичменту выбьет из его рук мощное оружие: он не сможет угрожать Госдуме роспуском, если депутаты не согласятся с кандидатурой главы правительства. Однако и в этот раз, как и раньше, он главным образом опирался на интуицию. «Резкий, неожиданный, агрессивный ход, — писал он о своем решении, — всегда сбивает с ног, обезоруживает противника. Тем более если выглядит он абсолютно нелогично, непредсказуемо. В этом я не раз убеждался на протяжении всей своей президентской биографии»[1573]. Время «абсолютной непредсказуемости», о которой прошлым летом писал Виталий Третьяков, еще не прошло.
Ельцин начал делать намеки на то, что не удовлетворен Примаковым и подбирает на его место другого человека. Этим человеком оказался Сергей Степашин, общительный министр внутренних дел, много лет проработавший в войсках МВД и знакомый с Ельциным с 1990 года. Степашина считали либералом, но он никогда не участвовал в избирательной кампании. Оставив пост руководителя ФСБ после теракта в Буденновске в 1995 году, он вскоре возобновил свою карьеру, возглавив Министерство юстиции, а затем став министром внутренних дел. 27 апреля Ельцин назначил его первым вице-премьером[1574]. А 12 мая, за три дня до проведения в Госдуме голосования по импичменту, Ельцин сместил Примакова и сделал Степашина исполняющим обязанности премьера. Обозреватели не могли поверить в то, что он снова так поступил. В третий раз за 14 месяцев Ельцин сделал неожиданный шаг, чтобы «отвлечь страну от обсуждения недостаточной работоспособности президента», — по крайней мере, такое впечатление произвел его поступок[1575].
Думское голосование по вопросу импичмента передавали по телевидению в прямом эфире. Перед входом в Думу прогуливался двойник Ленина в сопровождении непреклонных коммунистов с плакатами «Фюрер Бориска». Многие свидетели, приглашенные для выступления на двухдневных слушаниях, не явились. Пламенные речи не помогли оппозиции согласовать свои действия, а представители Ельцина умело сыграли на разногласиях среди парламентариев. 15 мая по хотя бы одному из пяти запросов за проголосовали 294 депутата, но по отдельности такого количества голосов не набрал ни один из запросов. За резолюцию по Чечне проголосовали 283 депутата, то есть на 17 голосов меньше необходимого. За резолюцию по событиям 1993 года проголосовали 263 депутата, по Беловежскому соглашению — 241, по армии — 240, по геноциду — 238. Пройти имела шансы только резолюция по Чечне, отстаиваемая реформистской партией «Яблоко». Но ряд депутатов, которые были готовы поддержать другое обвинение, по Чечне воздержались или испортили свои бюллетени. Партия ЛДПР вообще запретила своим депутатам принимать участие в голосовании; «Яблоко» решило позволить своим членам высказать собственное мнение (девять из них проголосовали против резолюции по Чечне); маленькая группа региональных представителей попросила своих членов проголосовать положительно хотя бы за одно обвинение[1576].
Ельцин все поставил на кон и победил. Вопрос об импичменте был снят. 19 мая Госдума с первого раза одобрила кандидатуру Сергея Степашина. Он набрал 301 голос, почти столько же, сколько в 1998 году Примаков.
Был ли это эндшпиль без крупной конечной цели, состязание ради состязания? Невозможно отрицать, что Ельцин получал удовольствие, сдавая и разыгрывая карты. В этом он признается сам — глава «Президентского марафона», посвященная событиям лета 1999 года, называется «Премьерский покер», и в ней Ельцин рассказывает, что применил здесь двойной трюк. Незадолго до представления кандидатуры Степашина Госдуме, уже имея оформившиеся планы, он позвонил спикеру Селезневу, чтобы сообщить о своем намерении выдвинуть совершенно другого человека — министра путей сообщения Николая Аксененко. Высокий, плотный сибиряк Аксененко всю жизнь проработал в транспортной сфере. Говоря словами Юмашева, он «напомнил Ельцину о себе того времени, когда он строил жилые дома в Свердловске»[1577]. Весной 1998 года Ельцин уже рассматривал его кандидатуру на пост премьер-министра, но эта идея получила слабую поддержку в Госдуме. Ельцин утверждает, что уловка с Аксененко была тактическим ходом: по контрасту Степашин стал более привлекательным. И в то же время он описывает свой поступок как испытание, приятное само по себе: «Мне нравится, как я завернул интригу с Аксененко. Этакая загогулина…»[1578] Через несколько минут после того, как Селезнев говорил депутатам об Аксененко, принесли конверт с ельцинским выдвижением Степашина. В тоне Селезнева прозвучала досада и полная беспомощность перед лицом обмана: «У президента семь пятниц на неделе»[1579].
Если верить мемуарам Ельцина, то второй обман, уже на стратегическом, а не на тактическом уровне, скрывался за маневрами, имевшими место 12 мая. Ельцин планировал в конце концов заменить главу правительства на «темную лошадку», Владимира Путина. Он решил сделать Путина не только премьер-министром, но и своим преемником на посту лидера России — метафорически говоря, «передать ему шапку Мономаха». Но время еще не пришло. Только выдержав электоральную борьбу за парламент в конце 1999 года, а в 2000 году — за президентство, Путин мог воссиять на небосклоне. В течение двух-трех месяцев премьером должен был оставаться Степашин. Свою схему Ельцин хранил в секрете, не сообщая о ней ни самому Путину, ни Думе, ни статисту Степашину, ни даже Татьяне Дьяченко и своим ближайшим помощникам: «Общество не должно за эти „ленивые“ летние месяцы привыкнуть к Путину. Не должна исчезнуть его загадка, не должен пропасть фактор неожиданности, внезапности. Это очень важно для выборов — фактор ожиданий, связанных с новым сильным политиком»[1580].
Чтобы понять, что же произошло в 1999 году, не стоит полностью принимать на веру ельцинскую версию. Злополучное пребывание Степашина в российском Белом доме было настоящей «пыткой», как сказал мне в интервью Сергей Вадимович. Он каждый день звонил президенту: «Чисто психологически я хотел, чтобы он меня чувствовал» — но в ответ не ощущал никакого движения в свою сторону, никакой благодарности за свои усилия. Степашин убежден в том, что Ельцин на самом деле хотел в мае сделать премьером Аксененко, что именно Аксененко, а не Путин должен был получить дивиденды от разворачивавшейся игры в наперстки. Он не может объяснить, почему Аксененко проиграл Путину[1581]. Валентин Юмашев, задушевный друг Ельцина, после отставки президента ставший его зятем, убежден, что кандидатура Аксененко никогда всерьез не рассматривалась и что Ельцин оставлял открытой возможность, что избранником все же станет Степашин. Президент бросил Степашина после того, как в двух кризисных ситуациях лета 1999 года тот оказался ни рыба ни мясо — как в момент возобновления боевых действий на Северном Кавказе, так и во время попытки коалиции антикремлевских элит завоевать парламентское большинство на выборах в Госдуму. К тому же Степашин не проявил должной жесткости по отношению к лоббистам, добивавшимся от правительства всякого рода преференций: вместо того чтобы самому принимать решения, он перекладывал ответственность за них на плечи Ельцина[1582].
