«Он никогда не был близко с коммунистами и не был коммунистом. В этом было его убеждение, что коммунизм — это не та линия, по которой должна идти Россия… Вообще, в семье не принято было говорить… о советской власти, о коммунистах. Ну, сдержанно говорили. Сдержанно. В этом отношении был более принципиальный и больше влияния оказал на меня отец [больше, чем мать]. Он имел свое мнение, свою точку зрения, и он ее отстаивал. И принципиальности он меня учил, конечно. И научил многому»[148].
Для отца «быть принципиальным» означало, с одной стороны, никогда не восхвалять тех, кто причинил тебе боль. С другой стороны, это значило готовность стоически нести свой крест, чему он научился в Казани. Принципиальность означала также подчинение установленным правилам и готовность отдавать долг обществу и советской власти. Во время войны Николай Ельцин не носил солдатскую форму — он был нужнее в Березниках. Его брат Андриан, дядя Бориса, погиб на фронте, а брат Дмитрий вернулся домой инвалидом без ноги и в 1950-х годах умер от осложнений после фронтовых ранений. Тяжелые чувства, порожденные этими событиями, живы и спустя десятилетия. Сын Андриана (Борис Андрианович Ельцин), который всю жизнь жил в Березниках, незадолго до смерти Бориса Николаевича сказал журналистам, что Николай «попросту схитрил и не пошел на фронт», в то время как его отец служил и погиб в бою. Он считал, что Николай и его семья стыдились своего поступка, поэтому впоследствии отвернулись от вдовы и сына Андриана[149]. Несмотря на удары, обрушившиеся на него со стороны властей, Николай, несостоявшийся изобретатель, не уклонялся от участия в конфликтах на работе. В начале 1940-х годов он на собственные средства купил билеты на поезд для московских специалистов, чтобы те проверили неправильный, по его мнению, чертеж; москвичи его поддержали. «Он стоял на своем. И это притом что, рискуя головой, в случае успеха он не имел бы никаких личных выгод»[150]. На стройплощадке он был начальником, нетерпимым к безделью и непунктуальности, хотя не опускался до криков и беспочвенных обвинений[151].
Борис Ельцин знал о жестокостях коммунизма, что могло бы в принципе отвратить его от всего, что представляла собой советская диктатура. Когда, уже после его отставки, я спросил его об этом, он категорично ответил, что этого не произошло:
«Тогда это были все-таки ранние школьные годы, я это [о системе] не осознавал еще. Пока. Вряд ли тогда. Может быть, подспудно как-то формировалось сознание, но я его для себя не формировал и, ну, не формулировал четко. Не было такого четкого осознания о вреде советской власти и коммунистического режима. В то время еще не было… Пропаганда вся, идеология, она же человека вела за собой по единой дорожке. Ему свернуть влево или вправо не было никакой возможности»[152].
В подростковые годы Ельцин был далек от того, чтобы бороться с системой; напротив, он был ее сговорчивым «винтиком». Он вступил в пионерскую организацию в 1939 или 1940 году, а в 1945 году, когда ему исполнилось 14 лет, стал комсомольцем. Он активно участвовал в пионерской и комсомольской жизни, посещал разные собрания и кружки, но лидерского положения ни в одной из организаций не занимал[153]. Когда началась война, и сам Борис, и «все ребята стремились на фронт, но [их], естественно, не пускали». Поэтому они играли в войну, делали игрушечные пистолеты, ружья и пушки — так реализовывались их патриотические фантазии[154].
Если говорить о детстве мальчика Бори и политическом учении коммунизма и сталинизма, можно сказать, что он был по-молодому любознателен и имел собственные, не до конца сформировавшиеся представления о его недостатках. Чтобы лучше понять смысл революции 1917 года, он купил в книжном магазине и взял в городской библиотеке несколько томов из собрания сочинений Ленина, памятник которому в натуральную величину стоял (и до сих пор стоит) во дворе Пушкинской школы. Ответы, найденные им в учебниках, его не удовлетворяли, и он был озадачен, обнаружив у Ленина цитаты из революционеров, о которых при Сталине нельзя было упоминать. Борис не стал читать вычищенный, отредактированный Сталиным «Краткий курс» истории партии: «Я понимал, что там ответа я не найду. Я хотел найти ответ у Ленина». Уезжая в институт, свои блокноты он оставил брату Михаилу[155]. Интерес Бориса к трудам Ленина соответствовал общему стилю сталинистского политического образования, которое «основывалось на преданности не столько идеям, сколько конкретным лидерам, связанным с ними»[156].
В это время Бориса увлек другой политический полубог, не входивший в марксистско-ленинский пантеон. Речь идет о Петре I Великом, русском царе, правившем с 1682 по 1725 год, основавшем Санкт-Петербург и приведшем Россию в сонм великих европейских держав. Ельцин читал исторический роман Алексея Толстого «Петр Первый» (его изучали во всех советских школах) и смотрел фильм, снятый на его основе режиссером Владимиром Петровым, где роль Петра исполнял Николай Симонов. Две серии фильма вышли в 1937–1938 годах. В 2002 году Ельцин сказал в одной нашей беседе, что для него над головой Петра всегда сиял нимб, и назвал его «одним из своих заочных учителей»[157].
Наряду со стремлением выжить любой ценой и следованием долгу, для Ельцина важен был и третий сценарий — достижение личного успеха через саморазвитие и самоутверждение. В мемуарах он пишет о своих достижениях в учебе: «Своей активностью, напористостью я выделялся среди ребят, и так получилось, что с первого класса и до последнего, хотя учился я в разных школах, всегда меня избирали старостой класса. С учебой всегда было все в порядке — одни пятерки»[158]. Подводя итог своему рассказу о Ельцине, его одноклассник по железнодорожной школе Владимир Жданов подтверждает эти слова:
«Он пользовался большим авторитетом. К нему часто обращались за советом и ежегодно избирали старостой. Учился он всегда хорошо и охотно. Ему легко давались все предметы. Его часто вызывали к доске, особенно когда кто-нибудь не мог ответить. Лучше всех предметов у него шла математика. Боря вообще имел математический склад ума. Контрольные он всегда решал первым и тут же пускал тетрадь по классу. Никогда не отказывал в списывании… [Он] был хорошим товарищем для всех».
Правда, Жданов как будто не отдает себе отчет в том, что давать списывать не только бескорыстно, но и нечестно и шло вразрез с нормами советской школы. Те, кто списывал, всегда могли оказать Ельцину услугу. Пользовался ли Ельцин своим положением? Жданов об этом не говорит. Зато он вспоминает, что Ельцин умел располагать к себе людей, хотя и не отличался изысканной манерой речи: «У него был ярко выраженный уральский говор, он тянул слоги и выражался несколько простонародно. В жестах, манере общения он все тот же»[159].
Пробуждение собственных талантов, совпавшее у Ельцина с пониманием того, что расслоенная советская система другим принесла куда больше выгод, чем ему и его родителям, вызвало у него желание занять в системе главенствующее положение. Клавдия Ельцина поделилась с Андреем Горюном рассказом об эпизоде, который произошел в годы войны, когда Борис был еще настолько юн, что щеки его не знали бритвы. В магазине, где они отоваривали свои карточки, был закрытый «спецотдел», где отоваривались люди из городской верхушки. Однажды Боря заглянул туда и увидел на полках пшеничный хлеб, сыр, американские мясные консервы. «Именно тогда довелось мне услышать от него признание: „Мама, несмотря ни на что, я буду начальником“. Да, да, „начальником“, я хорошо запомнила это слово»[160]. По другой версии, Борис сказал матери, что, когда вырастет, станет инженером[161].
