Был и еще один источник диссонанса: Александр Коржаков и Президентская служба безопасности. Она была организована в 1990 году как небольшая группа охраны для Ельцина, который в то время был председателем парламента. В 1992 году статус службы был повышен: на бумаге она стала частью Главного управления охраны (ранее Девятого управления КГБ), возглавляемого Михаилом Барсуковым, который знал Коржакова с 1979 года, был его товарищем по оружию и даже состоял с ним в родстве, поскольку его сын был женат на дочери Коржакова. Барсуков был готов дать Коржакову полную автономию. В своих мемуарах Коржаков открыто признает, что заметно превышал свои полномочия даже в первые годы работы с Ельциным в МГК, с 1985 по 1987 год[1266]. Его звезда взошла, когда главные ведомства в этой сфере (тогдашняя Федеральная служба контрразведки и МВД) провалили операцию против парламента в октябре 1993 года. Ельцин стал называть Президентскую службу безопасности своим «мини-КГБ» и удовлетворял все просьбы Коржакова — и об уравнении его статуса с Филатовым и Илюшиным, и об увеличении кадрового состава (в сентябре 1991 года под началом Коржакова служило 250 человек, а в июне 1996 года — 829), и о повышении зарплат, и об улучшении жилищных условий, и о перевооружении. Коржаков убедил Ельцина в том, что, кроме обеспечения безопасности президента, его служба будет бороться с коррупцией в Кремле и среди чиновников[1267].
Вооружившись неопубликованным указом президента от 11 ноября 1993 года, Коржаков начал прослушивать телефоны и снабжать Ельцина целыми досье тайно собранного компромата на бюрократов. Филатов, ставший одной из его мишеней, заявил журналистам, что Коржаков превращает администрацию в «команду стукачей»[1268]. Как сказал мне в интервью Ельцин, он «стал швырять эти письма ему [Коржакову] обратно», но они приходили снова, причем некоторые касались премьера Черномырдина и других министров[1269]. Непробиваемый Коржаков сформировал собственный «аналитический центр», дававший рекомендации по самым разным политическим проблемам и поносивший рыночные реформы. Начиная с 1994 года он стал писать острые письма по экономическим и политическим проблемам, не связанным с его работой, не только Ельцину, но и другим руководителям, включая Черномырдина, а также сообщал о своих взглядах журналистам[1270]. К этому времени Коржаков уже принимал участие в кадровых решениях. Павел Бородин и первый вице-премьер Сосковец были его друзьями и союзниками, и в последний год работы в Кремле Коржаков повлиял на назначение руководителя ФСБ (Барсуков), генерального прокурора (Юрий Скуратов) и пресс-секретаря Ельцина (Сергей Медведев)[1271]. В январе 1996 года он подготовил увольнение Филатова и замену его бывшим губернатором Краснодарского края Николаем Егоровым, занимавшим жесткую позицию по Чечне (после событий в Буденновске его уволили с министерского поста). Егоров был человеком «несомненно, влиятельным, но грешившим барскими замашками и пренебрежительным отношением к тем, кто в иерархии государственной службы занимал более скромные места»[1272]. Коржаков оказывал на Ельцина давление, склоняя того назначить Сосковца премьер-министром вместо Черномырдина[1273]. В начале 1996 года они с Сосковцом контролировали проведение избирательной кампании Ельцина (см. главу 14).
Впоследствии Ельцин сетовал на вездесущность Коржакова:
«Коржаков стал влиять на назначение людей и в правительство, и в администрацию, и в силовые министерства… С каждым месяцем и годом усиливалась политическая роль Федеральной службы охраны и конкретно моего главного охранника — Александра Коржакова. Коржаков жестко конфликтовал со всеми, кто не поддавался его влиянию, кто, по его мнению, был „чужим“. Вмешивался в работу моего секретариата, проводил порой, минуя всю четкую процедуру, свои документы, конфликтовал и с Филатовым, и с Илюшиным, пытался влиять через Олега Сосковца на экономическую политику страны. Я… хочу сказать, что беру на себя всю ответственность за его небывалый взлет и закономерное падение, то была моя ошибка, за которую потом пришлось мне же и расплачиваться»[1274].
К этим выводам Ельцин пришел уже постфактум. Однако во время его первого президентского срока именно благодаря его благосклонному отношению к Коржакову властная прослойка убедилась, что бывшего телохранителя следует опасаться и ублажать. Посещение семейных праздников Коржакова — например, свадьбы его дочери или его собственной серебряной свадьбы, — стало для многих обязательным. Глава правительства Черномырдин подарил молодоженам красивый сервиз. Когда Ельцин внезапно объявился на серебряной свадьбе Коржакова, Черномырдин, если верить самому Коржакову, страшно обиделся, потому что его не пригласили[1275]. Общественная репутация Коржакова взлетела до невиданных высот. Судя по опросам экспертов, которые ежемесячно публиковались в «Независимой газете» с конца 1994 года, он входил в число десяти самых влиятельных политиков страны, а в ноябре 1995 года занимал четвертое место, уступая только президенту, премьер-министру и московскому градоначальнику Лужкову. В январе 1996 года он снова был четвертым, пропустив вперед Ельцина, лидера коммунистов Геннадия Зюганова, который баллотировался в президенты, и Черномырдина.
Разделение исполнительной власти между президентом и премьер-министром было разрешено российской конституцией и законами. Как писал Ельцин в 1994 году в «Записках президента», в государстве возник «второй центр власти», существующий с молчаливого согласия центра первого, но все же внушительный, и это его не беспокоило[1276]. Чтобы смягчить центробежные тенденции в официальных государственных структурах и принимать решения по собственному усмотрению, Ельцин прибегал к неформальным и личностным средствам — иногда к новым, иногда к заимствованным из советского или даже дореволюционного арсенала. В «Президентском марафоне», опубликованном в 2000 году, Ельцин вспоминал Кремль начала и середины 1990-х годов и замечал, что тогда было множество «неформальных лидеров» и «центров власти», каждый из которых тянул в своем направлении[1277]. Институциональное лекарство для полицентрического правительства — ельцинская «кухня» внутри исполнительной ветви власти — само по себе было полицентричным, больше походя на Вавилонскую башню, чем на путеводный маяк.
Все это произошло с попустительства Ельцина. Это был великолепный пример одного из парадоксов посткоммунистической эпохи, как его сформулировала социолог Алена Леденева — «неформальные приемы очень важны, поскольку они позволяют компенсировать недостатки формального порядка, одновременно ослабляя их». Такое противоречие, добавляет Леденева, «помогает объяснить, почему ситуация в России никогда не бывает такой плохой или такой хорошей, как может показаться»[1278]. Управляя в своей манере государством с 1991 по 1996 год, Ельцин сумел сохранить свою власть и воспользоваться различными талантами и знаниями. Он руководил правящей коалицией, объединившейся вокруг единого лидера, запугивая и умасливая политических и бюрократических деятелей, вынуждая их к подчинению, стравливая между собой потенциальных противников и идя — даже с гордостью — на компромиссы и двойственные политические решения. Однако подобная тактика имеет свою цену. Из-за нее программа преобразования России оказалась менее цельной по содержанию и менее упорядоченной по исполнению, чем должна была бы быть.
