Наблюдая за происходящим из Кремля, президент сознавал опасность своего полицентрического modus operandi. Начиная с 1991 года он ввел в действие несколько «предохранителей», нацеленных на предотвращение распада государственного аппарата на мелкие, враждебно настроенные части и последующего наступления хаоса. Одним из таких средств стало установление полного контроля над сверхчувствительным участком — национальной безопасностью и внешней политикой. Эти вопросы решались только президентом и главами соответствующих учреждений. Ельцин каждую неделю лично встречался с министром иностранных дел, руководителем службы внешней разведки и главами ФСБ и МВД, исключив из рассмотрения этих вопросов как премьер-министра, так и большинство кремлевских работников.
Еще одним незамысловатым способом контроля стало размещение на стратегических постах своих ставленников из числа приобретенных на более ранних этапах политической карьеры знакомых, как традиционно поступали руководители КПСС. Поскольку работа Ельцина в Московской партийной организации продолжалась недолго и сопровождалась потрясениями, лишь немногие сотрудники МГК получили работу в президентском аппарате. Исключение составили Виктор Илюшин (начинавший свою карьеру вместе с Ельциным в Свердловске), Валерий Семенченко и Михаил Полторанин. Лучшей опорой Ельцина была «свердловская диаспора», где он нашел себе руководителя Администрации Президента с 1991 по 1993 год (Юрий Петров), первого помощника с 1991 по 1996 год (Илюшин), руководителя хозяйственного управления (партаппаратчик со стажем Федор Морщаков, занимавший этот пост до прихода Павла Бородина) и агента президента в Совете министров и Совете безопасности (Олег Лобов)[1243]. Геннадий Бурбулис, главный спичрайтер Людмила Пихоя и ее коллега Александр Ильин тоже были свердловчанами; все они преподавали в учебном заведении, которое, на их счастье, оказалось ельцинской альма-матер, — в Уральском политехническом институте[1244]. «В кругу земляков чувствуешь себя увереннее, теплее», — говорит Пихоя[1245]. Впрочем, на земляков Ельцин опирался умеренно, опасаясь обвинений в местничестве и желая сохранить полную свободу в кадровой политике. Бурбулис покинул президента в конце 1992 года, Петров — в начале 1993 года; за ними последовали и остальные. После этого свердловчан в администрации больше не появлялось.
С этой тактикой была связана и ельцинская привычка искать и находить новых фаворитов. Ими могли стать разнообразные знакомые и люди, с которыми было приятно проводить время, — с ними у Ельцина складывались неформальные отношения. Примерами таких любимчиков могут быть Олег Сосковец или первый вице-премьер в 1992–1993 годах и председатель Совета Федерации в 1994–1995 годах Владимир Шумейко. Фавориты могли быть и из числа «младотурок», сторонников реформ, как, например, Анатолий Чубайс, Борис Федоров и Сергей Шахрай. Чтобы продемонстрировать свою симпатию Федорову, жаловавшемуся на премьер-министра, Ельцин несколько раз в его присутствии звонил Черномырдину. Федоров видел особую доверительность в том, что Ельцин не говорил Виктору Степановичу, что не один в кабинете, и гримасничал во время беседы[1246].
Персонализация и разъединенность в государственном аппарате могли бы корректироваться благодаря коллегиальной системе обобщения информации, разборам конфликтов и служению единой цели. Ельцин же упрямо стоял против чего-либо подобного — и это совершенно неудивительно, если принять во внимание его индивидуализм и интуитивный подход к политической деятельности. Будучи не понаслышке знаком с изобилием различных комитетов, бюро и секретариатов, существовавшим в коммунистические времена, он приобрел отвращение к коллективному принятию решений, из чего можно сделать вывод о том, что к советскому наследию Ельцин относился весьма избирательно.
В течение семи месяцев 1991–1992 годов, когда Ельцин совмещал посты президента и премьер-министра, ему приходилось председательствовать на заседаниях Совета министров. Он не испытывал ничего, кроме неприязни, и к этой неповоротливой организации, и к унылой атмосфере, царившей на этих встречах. Бурбулис и Гайдар, понаблюдав несколько месяцев за тем, как Ельцин, будто лунатик, продирается через скучную процедуру заседаний, предложили собираться два раза в неделю. По вторникам проходило рабочее совещание с бутербродами и чаем, на котором Ельцин не присутствовал; еще одна встреча — уже с его участием — происходила по четвергам, на ней одобрялись решения, принятые во вторник. Ельцин с облегчением переложил всю кабинетную бумажную работу на Бурбулиса, а после весны 1992 года — на Гайдара[1247]. Ельцинская конституция давала президенту право (он сам вписал эту статью в проект) возглавлять любое заседание Совета министров. После 1993 года он использовал это право крайне редко (и всего два раза на протяжении второго срока) и в основном для того, чтобы сделать заявление перед телевизионными камерами. Установившаяся практика работы и солидные размеры Совета мешали Ельцину воспринимать его в качестве способного на серьезные решения органа, как это было и с его советским предшественником. 50–60 чиновников сидели в зале, глядя вперед, словно школьники в классе. Все замечания делались через микрофон с трибуны, стоявшей в передней части зала. Голосования практически никогда не проводились.
Больше надежд на восстановление управляемости государства подавал российский Государственный совет, функционировавший в 1991–1992 годах. Совет был создан в июле 1991 года по замыслу Бурбулиса и группы интеллигентов-западников, объединившихся вокруг Ельцина во время его борьбы за власть. Они хотели сформировать коллегиальный орган, который заседал бы на высшем уровне и определял курс и приоритеты, не увязая в деталях. Предполагалось, что члены Совета будут иметь личный доступ к президенту; он должен был председательствовать на их формальных встречах, нацеленных на изучение общей картины. Бурбулис намеревался превратить Госсовет в орган, способный модернизировать процесс принятия политических решений, и видел его роль в том, чтобы стать аналитическим центром для работы над руководящими идеями. Совет должен был «разрабатывать для главы государства принципиальные вопросы развития страны и собрать под его крышей единомышленников, разбросанных по другим структурам»[1248].
Главными членами Госсовета были Бурбулис и пять «государственных советников», назначенных Ельциным ответственными за реформы в специфических секторах: Екатерина Лахова отвечала за женские и социальные проблемы, Сергей Шахрай — за законодательные инициативы, Юрий Скоков — за оборону, Сергей Станкевич — за политику, Галина Старовойтова — за национальные вопросы. Бурбулис, Шахрай, Станкевич и Старовойтова были передовыми учеными; Лахова, педиатр из Свердловска, занимала центристские позиции; Скоков был чиновником и охранительным державником. Вместе с ними в состав Совета входили пять министров, придерживавшихся либеральных взглядов[1249]. Егор Гайдар и вице-президент Руцкой, боясь быть отстраненными от принятия решений, попросили права участвовать в его работе. Бурбулис, отклонивший предложение возглавить президентскую администрацию, оказался не самым подходящим агитатором за подобный институт. Юрий Петров, Виктор Илюшин и ветераны партийного аппарата, к которым Ельцин обращался за помощью, дали работе Госсовета самую холодную оценку, равно как и министры и парламентарии, не желавшие делиться властью[1250].
Злословие осталось бы безрезультатным, если бы Ельцин не терзался сомнениями. Они были связаны с подоплекой существования совета, которая, как позже честно признался Станкевич, состояла в том, чтобы «компенсировать» ельцинские «недостатки» и его недостаточное «видение будущего»[1251]. Известный своей нелюбовью к наставлениям, Ельцин всячески уклонялся от совместной с Госсоветом работы. Он не придерживался твердого расписания, не назначал новых советников и пропускал большую часть ранних заседаний. Их приходилось вести Бурбулису, что было нелегко с учетом того, что за столом собирались политические тяжеловесы. Прочитав в прессе о том, что совет поднимает работу правительства на новую высоту и что Бурбулис превратился в «серого кардинала», который дергает за ниточки из-за кулис, Ельцин оскорбился: «Это, конечно, чушь: для того чтобы быть „кардиналом“, надо иметь в кресле президента безвольную фигуру, мягкую и апатичную» — прилагательные, несовместимые с характером президента России[1252]. Госсовет собирался дважды в месяц, пока в мае 1992 года Ельцин его не распустил. Среди государственных советников, теперь называвшихся «президентскими», самую удачную карьеру сделал Шахрай, который стал министром; Лахова занялась избирательной политикой, а Скоков остался в Совете безопасности, созданном по указу Ельцина в апреле 1992 года. Бурбулис и Старовойтова были уволены в ноябре 1992 года, а потерявший кремлевский кабинет и связь с президентом Станкевич — в декабре 1993 года[1253]. Президентский совет под председательством Ельцина продолжал функционировать на общественных началах в течение его первого срока. В состав совета входили около тридцати «законодателей мнений», и работа в нем представляла собой нечто вроде смотрин для будущих помощников.
