Однажды, когда мы с Анджу были еще детьми, Гури-ма взяла нас на ярмарку в Майдане. Мы были в восторге от запаха кипящей патоки в отделе сладостей, от разноцветных попугаев, которых носили в клетках на длинных жердях продавцы птиц, да от всей ярмарки! Но больше всего нам понравилось огромное чертово колесо. Оно крутилось ужасно медленно, со скрипом, и мы, топая ногами, кричали: «Быстрее! Быстрее!» Но скоро наша кабинка начала стремительно кружиться, земля исчезала из виду, мы взмывали в небо, потом снова опускались на землю, потом снова в небо — до тех пор, пока мы не начинали визжать, чтобы бесконечное вращение прекратилось. Но когда колесо остановилось, и мы сошли на землю, то тут же со всех ног побежали, спотыкаясь, к очереди в кассу, чтобы, несмотря на головокружение, прокатиться еще раз.

Так вот, последние недели мне казалось, что я опять попала на то чертово колесо. После того как я отказала Ашоку, время ползло так мучительно. Желание уехать нарастало в моей душе, как поток, который вот-вот мог вырваться наружу. Быстрее, быстрее! — шептала я, подгоняя огромное неповоротливое колесо времени, и, наконец, оно набрало скорость. Дни замелькали, наполненные суматохой: я бегала по магазинам, паковала вещи, покупала билеты, оформляла паспорт и делала прививки. До самого отъезда я не могла поверить, что все-таки уеду.

И вот я стояла в аэропорту с мамами, чью любовь я чувствовала всем телом — как речную волну, которая утягивает тебя обратно, как только ты пытаешься выбраться на берег, и наконец ощутила ужасающую конечность происходившего. Мое время вышло, и теперь я не могла побежать в кассу и купить еще один билетик на аттракцион. То, что я оставляла здесь — мне сложно было найти слова — я никогда не найду в Америке. Мамы целовали меня влажными и прохладными губами. Я чувствовала запах знакомой с детства зубной пасты, и мне хотелось задержаться хотя бы еще немножко.

На входе в зону безопасности Сингх-джи отдал мне сумку, которую я брала с собой в самолет. Она была довольно тяжелой — я сложила в нее вещи Даиты, памперсы, бутылочки с соком и еще много чего. Сколько всего нужно было такому маленькому человечку! В самом углу сумки я заметила какой-то пакет из коричневой бумаги, обвязанный веревкой.

— Что это? — спросила я.

— Да так, ничего, — ответили мамы, — только аккуратнее, не потеряй его.

Они вытерли слезы кончиками сари и шепотом благословили меня. Да хранит тебя богиня Дурга. Будь всегда счастливой. И храброй, как Рани из Джанси. Когда я протянула руку, чтобы посмотреть, что там внутри пакета, они остановили меня, смешно хмурясь.

— Откроешь его, когда будешь в самолете.

Всю последнюю неделю я получала ото всех подарки и добрые пожелания. Даже от тех, от кого я совершенно не ожидала такого внимания, и от тех, чьей любви я, в общем-то, ничем и не заслужила. Хотя, может, любовь — это не то, что надо заслуживать? Как и ненависть. Это я поняла благодаря своей свекрови. Тетушки, приходившие к Налини, принесли мне в подарок консервированные лимоны и тминную воду для Даиты. Соседи с нашей улицы принесли кучу журналов, чтобы не было скучно в самолете, и острую смесь — на случай, если меня укачает. Мать Сунила, такая же милая и робкая, как всегда, зашла к нам с одеялом для Даиты, которое она вышила сама.

— Скажи Сунилу, чтобы он больше не отправлял нам денег, — сказала она мне шепотом. — Теперь деньги им понадобятся больше, чем нам. Его отец сожалеет о случившемся, лишь гордость не позволяет ему признаться в этом. Может быть, если Сунил позвонит ему… Ты попробуешь уговорить его?

Ее жалобные оленьи глаза неотрывно следовали за моими, пока я скрепя сердце не пообещала ей выполнить эту просьбу.

Рамур-ма и Сингх-джи подарили мне серебряный набор из тарелки и чашки для Даиты, по краю которых было выгравировано имя моей дочери.

— Но это же так дорого! — воскликнула я, придя в ужас от того, какая часть их сбережений пошла на такой подарок.

— Ну-ка цыц! — ответила Рамур-ма. — Не забудь прислать нам фотографии малышки Дайи, когда она подрастет и станет есть из этих тарелок.

Ашок попытался снова отдать мне свое кольцо с бриллиантом. Когда я отказалась, он протянул мне пластиковую карту, на которой было выбито мое имя.

— Это кредитная карта.

Я знала про кредитные карты от Анджу — она как-то писала мне про них, — но и не подозревала, что они есть и в Индии.

— Они только появились у нас, — пояснил Ашок. — Ты можешь пользоваться ею в Америке, а счет будет приходить мне. Я не хочу, чтобы ты испытывала недостаток в деньгах и от кого-то зависела, — и замолчал.

Может он, как многие влюбленные, обладал той проницательностью, благодаря которой он почувствовал раздвоенность моих чувств к Сунилу и намекал на него. Нет, не может быть, Ашок не мог догадаться, я была очень осторожной, и никогда ему ничего не говорила.

— Я хочу, чтобы ты могла дать Даите все, что ей надо, а самое главное — чтобы ты могла в любой момент купить обратный билет, когда решишь вернуться домой, — сказал Ашок.

Вложив в мою ладонь карточку, он добавил:

— Ко мне.

Я попыталась возразить, но он даже не захотел меня слушать.

— Пожалуйста, возьми ее ради меня, иначе я буду каждый день беспокоиться.

Я взяла кредитную карту и, несмотря на то что была тронута его заботой, поклялась себе никогда не использовать ее. Однажды я уже зависела от мужчины, а он, заткнув уши, сказал: «Пожалуйста, Судха, оставь меня в покое». Теперь я хотела стоять на своих ногах.

А вчера, уже поздно вечером, когда мы с мамами закончили упаковывать мои чемоданы, Пиши дала мне письмо. По узорам на конверте я сразу поняла, что это было приглашение на свадьбу.

— Оно пришло несколько дней назад, — сказала она осторожно. Ее глаза сверкали — то ли от боли, то ли от злости.

— Диди и Налини хотели, чтобы я его тут же порвала, но мне казалось, что я не имею права.

Еще до того как я увидела почтовую марку Бардхамана, я поняла, что это было — так же, как человек инстинктивно отдергивает руку от скорпиона, даже если не знает, какую опасность тот таит.

Это было извещение о свадьбе Рамеша, которое прислала моя бывшая свекровь. Еще один ее ядовитый укус.

Сколько же злобы было в этой женщине!

— Бедная моя Судха, я расстроила тебя? — спросила Пиши и погладила мое напряженное плечо.

Да, я расстроилась. Но не потому, что Рамеш женился. Я сама ведь совсем недавно чуть не вышла замуж. К тому же я думала, Рамеш женился по настоянию матери. Она, наверное, каждый день донимала его, постоянно твердя: «А как же твой долг перед семьей Саньялов, как же я? Я ведь уже слишком стара, чтобы заниматься всеми домашними делами одной», — до тех пор, пока однажды, он, заткнув уши, не ответил ей: «Хорошо, хорошо, делай что хочешь». Но отправить мне эту открытку… Я прямо слышала ее ядовитый голос, глядя на завитушки золотых букв: «Вот видишь, как легко найти тебе замену, видишь, какой завидный жених мой сын, видишь, какую ошибку ты совершила, уйдя от него». Мое лицо горело, словно мне дали пощечину.

Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Я не могла позволить себе войти в новую жизнь со старыми обидами. Мама стала возмущаться наглостью этой женщины, которая даже не вернула мои свадебные украшения. А теперь у нее появится новая невестка с приданым. И поделом, если жена Рамеша окажется сварливой стервой. Я устало подняла руку, чтобы мама замолчала.

— Оставь, — сказала я. — Мне всё равно.

Хотя на самом деле пока мне было не совсем всё равно. Но мне стало немного легче, когда я произнесла эти слова, словно после того как я долго-долго поднималась по темной старой лестнице, в лицо мне подул свежий ночной ветерок. Значит, у меня была надежда, что со временем эти слова станут правдой.

Внутри самолета было очень красиво — как в кино. Стены салона были обиты темно-красным плюшем, все металлические части сияли — так же, как и улыбки стюардесс. Я мечтала об этой минуте несколько недель, но, снедаемая любопытством, я быстро направилась к своему месту и, дав Даите соску, разорвала коричневый пакет.